Искупление

Ахмету не хотелось расставаться с прекрасной блондинкой, прибыль от которой обещает быть очень высокой. Когда полиция устала убеждать упрямого торговца живым товаром, она пригрозила ему смертью от внезапной остановки сердца. И он, скрепя сердце, которое билось в могучей груди кузнечным молотом, сдался.

Сдался не просто так, а за обещание полиции не трогать его тайный бизнес в течение года, начиная с первого октября.

Радость полиции была от этого альянса преждевременной, а огорчения Ахмета усилились в несколько раз — прекрасной блондинки-иностранки в притоне Ахмета не оказалось. Она, несмотря на усиленную охрану объекта, исчезла из поля зрения всех стражников, как сквозь землю провалилась! Искали сообща, полиция и стражники во главе с Ахметом, на всей территории преступного мира — безрезультатно!

— Может, вам другую отдать? — предлагал опозоренный Ахмет. — Есть у меня одна. Полячка. Глаза совсем голубые, волосы светлее. Она лучше вашей будет!

Весть об исчезновении Юли из притона Ахмета и обрадовала Сарьяна (честь её не поругана), и огорчила неизвестностью. А под неизвестностью всё могло скрываться: кто-то выкрал её для такой же цели, какой придерживался Ахмет, а может, и нет её уже в живых.

Взялись основательно за Ахмета, ему не продохнуть.

— Как ты узнал о блондинке? — начали следователи.

— Мне позвонили по телефону и сказали, что за большие деньги сдадут прекрасный товар.

— Кто звонил?

— Какой-то мужской голос.

— Особенности голоса?

— Мужчина говорил, но как женщина.

— С акцентом?

— Нет, один он говорил.

— Когда был звонок?

— Позавчера.

— Время?

— Вечером. Часов в десять.

— Дальше?

— Тогда же мы с ним встретились около кемпингов, он мне показал, где она живёт, я отдал ему задаток тридцать тысяч долларов.

— Как он выглядел?

— Маленький, толстый, лет тридцать, наверное. Похож на еврея.

— Этот? — показали фото Погоса.

— Да, этот.

Погос во всём признался, но куда подевалась Юля, он не знает. Его арестовали.

Взмолилась Роза, просила Сарьяна помочь освободить своего племянника.

— Он же так тебя, Гриша, любит, так уважает, как не любит своего отца родного, — плакала она в трубку.

— С родством покончено! — отрезал Сарьян. — Освобождаю вас от этого бремени, с этой поры я для вас никто! Передай Давиду, пускай сдаёт дела фирмы своему помощнику. Вы теперь свободные птицы!

— Ай, вай-вай, что уже ты с нами делаешь, Гриша? Да разве ж так можно! Разве ж так поступают близкие родственники! Это убьёт Мэрочку, мою младшенькую сестрёночку, жену твою, мать детей твоих! Сыночка нашего погубишь, мальчик ещё совсем глупый!

— Сомневаюсь в его глупости. Иуда продал Христа за тридцать сребреников, а ваш мальчик продал человека в тысячу раз дороже.

38

Утром к юрте, где спала Юля, подошли двое мужчин. На требовательный стук в дверь, вышла заспанная Юля, всматриваясь в лица, не заподозрила ничего плохого.

— Паспорт? — козырнув, попросил полицейский. Человек в гражданском костюме, молча, но с большим интересом, посмотрел на Юлю. От этого взгляда ей показалось, что она раздета донага. Захватила в горсть верх рубашки, прикрыла грудь.

Полицейский внимательно рассматривал паспорт, пролистывая по нескольку раз его страницы. Заметно было его сомнение. Закрыв паспорт, долгим взглядом посмотрел на Юлю, что-то коротко сказал на непонятном языке. Юля виновато развела руками, посмотрела на полицейского, потом на гражданского, надеясь найти разъяснение словам полицейского.

— Ходить полици, — сказал гражданский и показал на пальцах шаги. — Одеть, обувать. Ходить бистор.

— Ко мне скоро приедет человек, он вам всё расскажет! — забеспокоилась Юля. — Драйцих минут?

Ждала ответа на свои слова, надеялась, что если русский для них тёмный лес, то немецкий должны знать сносно. Пришельцы мумиями стояли и чего-то ждали ещё.

— Драйцих минут. Аутофарен. Брудер мой, — сказала и тут же упрекнула себя, что не была прилежна в изучении хотя бы одного языка, не говоря уже о каком-то там полиглотстве.

Молчание мумий.

— Одевайс, ходит полици, — изрёк гражданский.

Юля нырнула в юрту и стала тянуть время, прислушиваясь к звукам моторов, надеясь, что Погос приедет вовремя. Не приехал.

Приехали не в полицейский участок, как ожидала Юля, а в какую-то усадьбу, обнесённую высоким кирпичным забором. Внутрь усадьбы провёл её уже один гражданский, полицейского она не видела больше.

«Кажется, я влипла!» — пронеслось в сознании.

Первое желание — стукнуть кулаком по столу и пригрозить расправой, она тут же погасила в себе. «Не тот случай, — сказала себе. — Глас вопиющего в пустыне! Тут надо что-то другое».

День прошёл в ожидании чего-то, что быстро и беспрепятственно освободит её из заточения. Вот и сумерки, небо и море слились в одну фиолетовую занавесь, которая на глазах темнела и вскоре превратилась в сплошную черноту. Ночь пронеслась в тревогах. Малейший звук и даже шорох подхватывали её с маленького дивана, втиснутого в клетушку. Вторые сутки заточения, как и первые, прошли в ожидании.