Искупление

— Вот видишь, сколько ты назвала людей, которые подпадают в разряд интеллигенции! Это уже хорошо! Старик этот — обыкновенный пчеловод. Неправильно я сказала. На самом деле он необыкновенный пчеловод. Переписывался с пчеловодами Европы и Америки, им написано несколько брошюр по пчеловодству. Таким же может быть животновод, агроном, инженер, шофёр и тракторист, плотник и садовод. Для этого надо чувствовать ответственность перед людьми и перед собой. Больше даже перед собой. Знать, что ты на свет появился с великой благородной целью — сделать что-то хорошее для страны, для народа!

— Мамочка, милая, да ты же в прошлом веке застряла! Сейчас так никто не живёт! Сейчас живут для себя!

— Всё это я вижу, доченька! Только жить мне в прошлом веке было лучше, чем в этом сейчас. Убеждать тебя ни в чём не буду. Вашему поколению, скажу прямо, не повезло. Вы живёте, не имея благородной цели! Да, да, вы живёте без благородной цели! Вы разменяли благородство на мелочи, мало значащие в жизни человека, но превозносите их как большое достижение. Машина, шуба, холодильник, шикарное жилище стали для вас главными в жизни. Вы не думаете написать книгу, вывести сорт яблонь, не напишете оперу, не станете великими художниками и музыкантами, потому что вам застлало глаза туманом обогащения! Бедные творцы прошлых веков богаче самого богатого олигарха вашего века! Они зарыты в безымянные могилы, а их помнят и знают сотни лет. Современные «знаменитости» оставят после себя богатые памятники на могилах, но их никто и знать не будет через год после их смерти. Всё объясняется просто: главное у всех не одно и то же. Одни думали о вечности, о великом деле, о служении народу и государству, другие думают о себе, о своём благополучии. Меня беспокоит твоя судьба, очень уж ты какая-то безразличная ко всему, к своему делу. Я радовалась, что у нас есть человек искусства, но, похоже, напрасно. Дальше красивых открыточных видов ты не идёшь.

— Но их с удовольствием раскупают! — с вызовом заявила дочь.

— Это меня и беспокоит больше всего: моя дочь участвует в деле духовного обнищания народа! Она отводит в сторону мысли человека от главного, от настоящего искусства, заменяя его цветными картинками. Современные дрянные писатели, поэты, музыканты выбрасывают в массы кучу всякой пошлости, убеждают народ, что это шедевр, и народ, в силу своей слабой культурной подготовки и неограниченной доверчивости, начинает верить в это.

— Я рисую то, что мне нравится, — с обидой произнесла дочь. — Кому не нравится, пускай не покупает и не смотрит, это его дело.

— Насколько ваш век обмельчал можно доказать на примере художников. Полтора века назад были передвижники Репин, Саврасов, Перов, Левитан, Брюллов, Нестеров, и ещё многих я не назвала, и какие картины они писали! Шедевры! Международные премии в борьбе с маститыми художниками Италии, Франции, Голландии! Что имеем сейчас в вашем веке? Ничего! Ничего достойного внимания более-менее взыскательного человека. Какой-нибудь Птичкин-Синичкин намалюет даму кукольного образца в бикини — и это называют шедевром. О «Чёрном квадрате» я уж и не говорю!

— Вот тут-то, мамочка, мы ни при чём! — с радостью выпалила дочь. — Это уж из вашего поколения!

— Да, ты права, был в наше время такой! — согласилась нехотя мать. — Но он один был! А у вас все такие, выходцы из чёрной дыры. Бог с ними, с художниками и мазилами, меня беспокоит твоё безразличие ко всему. Творец с мёртвой душой ничего хорошего не создаст. Только болящая, мятущаяся душа способна осветлить образ, вдохнуть в него жизнь. Красивая берёза у хлебного поля — красиво, покосившийся крест с могилкой, часовенка рядом — гениально. Как и «Арлекино» Пугачёвой красиво, а «Утро туманное», «Ива вековая», даже наш бродяга, который к Байкалу подходит — гениальны, потому что заставляют задуматься о смысле жизни, о её бренности. Ладно, — махнула Валентина Ивановна рукой, дав понять таким жестом, что тему с искусством они закрывают, хотя бы на сегодня. — Что надумала с мужем? С Анатолием? Он тебе уже не нравится?

— Почему, не нравится? — мгновенное погружение в память: может, на самом деле не нравится? — Нравится.

— Тогда, почему не спешишь к нему?

— Успею. Зима впереди. Не знаю, чем там буду заниматься.

— Вот там и будешь писать зимние пейзажи. Сугробы снега, печальные берёзы, мохнатые ели. Шишкин писал летний сосновый бор, ты напиши зимний. Детишек, что приморозили пальчики.

— Там не до того будет, успевать бы борщи мужу варить да подштанники латать и стирать.

— Это тоже надо делать, но и другое не забывать.

— Подскажи, что у меня сейчас должно быть главным? Муж с подштанниками или искусство?

— Одно другому не должно мешать.

— А если будет мешать?

— Вот тогда и сделаешь выбор. Сейчас нет нужды об этом говорить. Вживайся в новый образ. Думаю, Анатолий всегда поймёт тебя, поддержит, защитит, если ты будешь достойна того.

— Он будет оценивать мои достоинства?