Искушение

– Что не так? – спрашиваю я, когда он улыбается мне. И как же несправедливо, что у меня такой маленький рост, даже когда я превращаюсь в горгулью. Ведь я только что обратилась в камень, так почему же, трансформировавшись, я не могла подрасти хотя бы на несколько дюймов?

– Да сколько же можно жаловаться на малый рост? – говорит Хадсон. – Прекратишь ты когда-нибудь или нет?

– Никогда! – тут же отвечаю я. Но сейчас мне надо беспокоиться о более важных вещах. – Почему я не могу и дальше тянуть за эту нить? – Нет, она не жжет мои каменные руки, дело в том, что мне просто любопытно.

– Потому что я уверен, что чем дольше ты держишься за нить, тем сильнее окаменеваешь. На той стадии, на которой ты находишься сейчас, ты можешь двигаться, ходить и летать.

– А, стало быть, это важно, да? – говорю я. Может, Хадсон прав?

Да, он прав. Я в самом деле могу ходить. А еще танцевать, кружиться и прыгать – так, что трясется пол. И это просто невероятно!

Мне хочется проверить, могу ли я летать – я уже пошевелила своими крыльями, и да, они работают – но с этим есть пара проблем. Во-первых, мы находимся в помещении, и, если я не смогу удержаться в воздухе, мне совсем, совсем не хочется объяснять дяде Финну, почему я либо так ударилась, что потеряла сознание, либо проломила стену.

А во-вторых – которое вообще-то следует из «во-первых», – я понятия не имею, как летать. Одного урока физики полетов определенно недостаточно, чтобы понять, как использовать крылья, даже если они находятся на моей собственной спине.

Внезапно я вспоминаю фотку, которую мне показала Мэйси, и дотрагиваюсь до своей головы. И действительно, у меня есть рога. Я вздыхаю. По крайней мере, они не так уж велики.

Не знаю, как долго я хожу, топаю и кружусь в обличье горгульи, но за это время постиранная одежда успевает остыть.

А Хадсон, утомившись бегать за мной и привалившись к стене в углу, наблюдает, и на лице его играет улыбка, в которой нет ни следа сарказма.

Мои мышцы устают и начинают дрожать. Оказывается, нужно немало сил, чтобы двигать весь этот камень.

Но я еще не хочу останавливаться. Не знаю почему, но, став горгульей, я здорово раскрепощаюсь. Я думала, что буду чувствовать себя скованно или что на меня нападет клаустрофобия, но вместо этого я сейчас просто… довольна. Как будто нашла огромный кусок самой себя, хотя прежде мне было невдомек, что его недоставало.

Однако в конечном счете мне придется снова принять обличье человека. Время уже позднее, скоро со своего девичника вернется Мэйси, и я не хочу, чтобы она подумала, будто я бросила ее, решив потусоваться с кем-то другим. К тому же завтра мне рано вставать – мы договорились встретиться на стадионе в девять часов, – и мне хочется выспаться, чтобы не выставить себя полной дурой. Да и Джексон будет беспокоиться, если решит, что я опять исчезла.

– Что, малыш Джекси держит тебя на коротком поводке, да? – говорит Хадсон, опять на полную включив сарказм, поскольку всю свою норму любезности он уже исчерпал – может быть, на год, а может быть, и на десять лет вперед.

Я не отвечаю ему, пока не возвращаюсь в человеческое обличье – сделать это оказывается легко, достаточно потянуть за ярко-золотую нить, которая, видимо, являет собой Грейс-человека, и пожелать вернуть себе мое человеческое тело. Моя одежда, которая тоже обратилась в камень, снова превращается в ткань.

– Джексон беспокоится обо мне с тех самых пор, как половина школы и его брат пытались убить меня.

Хадсон зевает.

– Справедливости ради надо сказать, что я пытался убить его. А ты просто встала на моем пути.

– Надо же. Это что, должно поднять настроение нам обоим?

Он пожимает плечами.

– Вот уж не знал, что поднимать вам настроение должен я.

И я снова злюсь на него. И теряюсь. Что происходило в его голове, когда он ворвался сюда и пустился танцевать со мной, будто мы с ним лучшие друзья? И что именно заставило его вернуться к своей всегдашней язвительной манере? Нет, я не жалуюсь. Я знаю, как справиться с этим Хадсоном. А тот, другой, просто вогнал меня в шок.

Хадсон фыркает из своего угла.

– Ха, вот что я получаю за то, что вел себя хорошо.

– Да, наверное, тебе не стоит этого делать, – соглашаюсь я. – Тебе это не идет.

– Я тебя умоляю. Мне идет все, и ты это знаешь. – И он подчеркивает свои слова, напустив на себя вид модели на подиуме.

Я разражаюсь смехом – не могу удержаться. И хотя Хадсон делает вид, будто я вызываю у него отвращение, я знаю его уже достаточно хорошо, чтобы разглядеть веселые искорки в его глазах.

– Я иду спать, – говорю я, отсмеявшись.