Искушение

— Доказывать тут и нечего. Побелка потолка — раз, переклейка обоев — два. Обои эти мы с переплатой доставали — три.

— Заодно бы уж и полы перестелить — четыре, — не выдержала, съязвила Надя.

Ей был жалок Федор Анатольевич, который обомлел от наглого напора и, кажется, сию минуту готов был раскошелиться. Не таким она представляла себе настоящего мужчину. Даже Пименов со своей тетрадкой не вызывал у нее такого презрения. Этот боролся, а тот разливался киселем. Пименов быстро доказал, что он пришел не милостыни просить, а отстаивать правое дело.

— Вы, девушка, возможно, и являетесь очередной подругой гражданина Пугачева — честь, конечно, большая, — но это вряд ли дает вам основания разговаривать со мной подобным образом. Я понимаю, у вас весело на душе, вино льется рекой, а тут больной страдающий человек ни к селу ни к городу вылез из своей щели. И все-таки мой вам совет, лучше бы вы не вмешивались совсем, пока у вас нету прописки. И даже лучше бы подсказали своему другу, чтобы он немедленно расплатился.

— Алеша, иди в комнату, — сказал Пугачев.

Мальчика точно ветром выдуло с кухни.

— Вот что, — посеревшее лицо Пугачева заставило пенсионера чуток отодвинуться в проход. — Вот что, любезный директор подъезда. Вы бы грязь, которая у вас в душе накопилась от безделья и подсматривания, попридержали при себе. А то я вас вышвырну сейчас за дверь, как собаку.

— Меня? Как собаку?

— Как паршивую собаку. Эта девушка мне в дочери годится, как вам не стыдно, старому человеку! На что вы намекаете?

— Федор Анатольевич, я вам не только в дочери гожусь.

— Не договорились еще, значит, — определил с бедовой улыбкой Пименов. — Кто кем кому будет считаться.

Федор Анатольевич с усилием поднялся, и проницательный пенсионер попятился к выходу. А там его подстерегал Алеша с пистолетом в руках, с массивным духовым пистолетом.

— Заряжен! — предупредил мальчик. — Первый выстрел прямо в живот.

Пименов, недавно так кстати вспоминавший про пулю, как бы потерял себя на минутку. Он лицезрел дуло пистолета и не мог сообразить, игрушка ли это. Ему померещилось, что жизнь его внезапно повисла на волоске.

— Не стреляйте, — попросил он. — Насчет денег я подожду. Или лучше вы сами договоритесь с мастером. Вас устраивает такой вариант?

— Устраивает, — отозвался из кухни Пугачев.

Пименов вышел боком и осторожно притворил дверь.

— Пуганул я его, — доложил Алеша отцу. — Шатаются всякие, денег требуют. А откуда их взять. Верно, папа?

— Ой! — взмолился Федор Анатольевич. — Доведешь ты меня, кажется, до тюрьмы.

— Нет, — успокоил сын. — Ты не знаешь ведь, папа. Тут дело такое, что пуль-то у меня нету. Ни одной. Надя пули принести забыла. Он же незаряженный.

— И правда, забыла я.

— Видишь, папа. Я его просто пугал. А пуль у меня нету. Без пуль-то это так, железка обыкновенная.

— Зачем же ты его пугал? Кто тебя просил?

— Чтобы он тебя и Надю не обижал больше.

— Понятно.

— Спасибо, дружок! — сказала Надя, обернулась к Федору Анатольевичу: — Плохая история, да?

— Обыкновенная. Житейская.

— Зря вы так уж отчаянно за мою честь вступились. Я не девочка, сама за себя постою.

— Я не за вашу честь вступился. Не волнуйтесь. Ваша честь меня меньше всего беспокоит. Давайте, что ли, обедать наконец?

— Вы в раздражении, Федор Анатольевич, но сейчас обидели меня больше, чем этот смешной старик.

— Надоело! — отрезал Пугачев. — Надоело мне разбираться в ваших тонкостях.

— Не кричите на меня!

— Папа, она хорошая.

— Замолчи! Ты тоже замолчи, разбойник! — ужасно, скверно переменилось его лицо.

Наденька инстинктивно отшатнулась к стене.

— Успокойтесь, Федор Анатольевич!

— Зачем ты пришла сюда, красивая девчонка? Ты что — не видишь? Ты слепая? Ух, как мне все надоело: наша слова, ваши мелкие гадости и мелкие добренькие поступки! Какие-то Пименовы, какие-то Нади, какие-то учительницы с претензией на ученость. Скопище манекенов!

— У вас истерика, — холодно заметила Надя Кораблева. — Ступайте в постель и выпейте валерьянки.

Алеша с ужасом озирался, свесив к ноге великолепный духовой пистолет.

— Да, — ответил Пугачев. — У меня истерика. Простите, я устал. Была трудная неделя.

— Стыдно так распускаться! Неприлично!

Повернулась и ушла. Даже дверь будто сама перед ней открылась и сама же за ней затворилась.

— Нам никто не нужен с тобой, малыш, — повернулся Пугачев к сыну, жалко моргая. — Никто! Мы сами по себе. Ведь правда?

— Хорошо, пап! — послушно отозвался мальчик. — Но она теперь вряд ли принесет мне пули…

Надя Кораблева стрелой летела по сонной улице. Стучали — тук-тук-тук! — ее высокие каблучки. Горело лицо. «Сумасшедший! — думала она с гневом. — Этот дом полон сумасшедших. Я ни в чем не виновата, ни в чем. Никогда я не вернусь сюда, в эту обитель сумасшедших».

Ох, как сильно ей хотелось немедленно вернуться и объяснить мерзкому, злобному человеку с дергающимися щеками, что он сумасшедший, а она ни в чем не виновата. Ни в чем не виновато ее сердце, ее певучая душа, и помыслы ее чисты.

4. ХЛОПОТЫ