Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

«Юпитер» был сделан из серебра. Стало быть, сверкал ярче бронзы. Подножие было золотым, надетым на незаметный деревянный цоколь, в который были вмонтированы шарики, так что было нетрудно передвигать статую. Представьте себе этот огромный предмет в движении: отражения так и переливались на его поверхности. Правой рукой Юпитер как бы собирался метнуть молнию со вставленным в нее зажженным факелом, «а в левую, – пишет Челлини, – я ему приладил Мир». «Свет падал сверху, и получался гораздо более красивый вид, чем получился бы днем». Почему так? Вероятно, потому, что такое освещение лучше выявляет взаимосвязь форм при осматривании фигуры сверху донизу, нежели дневной свет, который падал бы сбоку и подчеркивал бы тем самым рельеф каждой округлости, не объединяя их[1097]. Похоже, фигура «Юпитера», для которой выгодным оказалось освещение сверху, была довольно вытянутой, с плавными контурами. Как только король вошел, подмастерье начал тихонько двигать светильник навстречу ему. Фигура как бы ожила, чему способствовало и накинутое на нее тончайшее покрывало. Когда госпожа д’Этамп, покровительница Приматиччо, заявила, что покрывало прикрывает недостатки фигуры, Бенвенуто сдернул его, открыв «прекрасные детородные части», и в ярости изодрал ткань. «Она подумала, что я ему открыл эту часть ради личной насмешки». Франциск, заметив негодование госпожи д’Этамп, тотчас вышел, велев ей следовать за собой, но «говоря громко, чтобы придать мне духу, что он достал из Италии величайшего человека, который когда-либо рождался, полного стольких художеств»[1098].

Наверное, в сравнении с «Юпитером» бронзовый «Персей», которого Челлини создал по возвращении во Флоренцию, показался бы нам чуть ли не таким же строгим, как бронзовый «Аполлон», отлитый Приматиччо. Бенвенуто предвидел, что герцог Тосканский не одобрит манеру, восхищавшую северного варвара, каким был в глазах Медичи французский король[1099].

Вкус Франциска I был эклектичен. Его завораживали гладкие, тщательно отделанные, мелко и богато украшенные вещи – такие, от которых веет холодком. И в то же время его притягивали фигуры, которые благодаря энергичной жестикуляции, сочетанию различных материалов и фактур и игре бликов могли показаться живыми и сладострастными, подчас до непристойности. Но и горячий, и холодный полюса его чувственности были равно далеки от уравновешенности античного искусства.

Бенвенуто Челлини. Солонка Франциска I. Между 1540 и 1543

Когда Челлини показал королю знаменитую солонку, изготовленную им по заказу Франциска[1100], тот «издал возглас изумления и не мог насытиться, рассматривая ее». Лучше всех этот шедевр описал сам автор. Она «была овальной формы и величиной была приблизительно в две трети локтя, вся из золота, сработанная при помощи чекана… Я изобразил море и землю, обоих сидящими, и они перемежались ногами, как иные морские заливы заходят внутрь земли, а земля внутрь сказанного моря; так точно и я придал им это изящество[1101]. Морю я поместил в руку трезубец в правую; а в левую поместил ладью, тонко сработанную, в каковую клалась соль. Под этой сказанной фигурой были ее четыре морских коня, которые по грудь и передние ноги были конские; вся часть от середины кзади была рыбья; эти рыбьи хвосты приятным образом переплетались вместе; над каковой группой сидело с горделивейшей осанкой сказанное море; вокруг него были многого рода рыбы и другие морские животные. Вода была изображена со своими волнами; затем была отлично помуравлена собственным своим цветом. Для земли я изобразил прекраснейшую женщину, с рогом ее изобилия в руке, совсем нагую, точь-в-точь как и мужчина; в другой ее, левой руке я сделал храмик ионического строя, тончайше сработанный; и в нем я приспособил перец. Пониже этой женщины я сделал самых красивых животных, каких производит земля; и ее земные скалы я частью помуравил, а частью оставил золотыми. Затем я поставил эту сказанную работу и насадил на подножие из черного [эбенового] дерева; оно было некоей подходящей толщины, и в нем была небольшая выкружка, в каковой я разместил четыре золотых фигуры, сделанных больше чем в полурельеф; эти изображали ночь, день, сумерки и зарю. Еще там были четыре другие фигуры такой же величины, сделанные для четырех главных ветров, с такой тщательностью сработанные и частью помуравленные, как только можно вообразить»[1102].

Не кажется ли читателю, что государь, испытывавший детский восторг при виде такой вещи, приобретал в Риме антики не столько из бескорыстной любви к древностям, сколько в силу соображений политического престижа? К такому выводу приходят исследователи ансамбля Фонтенбло. «Французский король, матери которого было предсказано, что ее сыну суждено возглавить империю и реформировать Церковь, никогда не мог смириться с утратой этой возможности и до самой смерти верил в благоприятный поворот судьбы»[1103]. Идею Франциска кратко и точно сформулировал Приматиччо: король жаждал превратить замок Фонтенбло «как бы в некий новый Рим»[1104].