Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия

Один римский знакомый Эль Греко вспоминал: «Я пошел повидать его… чтобы прогуляться с ним по городу. Погода была прекрасной, нежно светило весеннее солнце. Оно всему дарило радость, и город выглядел празднично. Каково же было мое удивление, когда я вошел в мастерскую Эль Греко и увидел, что ставни на окнах закрыты, и поэтому было трудно разглядеть, что находилось вокруг. Сам Эль Греко сидел на табуретке, ничем не занимаясь, но бодрствуя. Он не захотел выйти со мной, поскольку, по его словам, солнечный свет мешал его внутреннему свету»[1229].

Возможно, в годы жизни Эль Греко в Толедо знакомство с мистическим и философским опытом двух старших современников поддерживало его уверенность в том, что цвет, которым обеспечивается целостность произведения, – это не что иное, как окрашенный свет[1230]. Не исключено, что ему довелось общаться со знаменитой монахиней-цыганкой Терезой из Авилы, неоднократно посещавшей Толедо. В дневнике Терезы, который она вела с 1569 по 1579 год, есть запись: «Что я вижу – это белое и красное, такое, как в природе нигде не найдешь, оно светится и лучится ярче, чем все, что можно увидеть, и это – картины, какими их не писал еще никто из художников, прообразов к которым нигде не найти, но они есть сама природа и сама жизнь и самая великолепная красота, какую только можно измыслить»[1231].

Вторая важная для Эль Греко фигура – итальянский натурфилософ Франческо Патрици, чьи сочинения имелись среди его книг. Внимание живописца-интеллектуала могла привлечь идея Патрици о материи как телесной субстанции, которая первичнее формы и является «причиной бытия формы»[1232]. Ведь и в живописи есть нечто аналогичное: разве колорит – это не материя, образующая все формы и не оставляющая в изображенном мире ничего имматериального? Но что дает возможность колориту проявляться в многообразии форм? – Свет.

Вот что мог прочитать Эль Греко у Патрици: «Всякое познание берет начало от разума и исходит от чувств. Среди чувств и по благородству природы, и по достоинству действий первое место принадлежит зрению. Первое же, что воспринимает зрение, – это свет и свечение. Благодаря их силе и действию раскрывается многообразие вещей. 〈…〉 Итак, мы начнем от света и свечения, которыми восхищены в величайшей мере. От света, говорю я, который есть образ самого Бога и его благости, который озаряет все мировое, и околомировое, и запредельное пространство, который распространяется по всему, изливается через все, во все проникает и, проникая, все формирует и вызывает к существованию, все живит и содержит в себе, поддерживает, все собирает, и соединяет, и различает»[1233].

Когда Господь в четвертый день Творения создал солнце, он водрузил его именно над Толедо – гласит испанская легенда. Кастильское солнце и мерцающие в полумраке церквей золотые стены ретабло – два испанских элемента, преобразованные живописной алхимией Доменикоса Теотокопулоса в пронзительно-холодное пламя его картин.

Эль Греко. Срывание одежд. 1577–1579

Первая работа, выполненная Эль Греко по приезде в Толедо, – большая картина «Срывание одежд» («Эсполио») для сакристии собора Святой Марии[1234]. Фигуры на этой картине больше натуральной величины.

«Хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак [воины] сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жеребий, чей будет, – да сбудется реченное в Писании: „разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жеребий“. Так поступили воины», – описывает этот эпизод святой Иоанн[1235]. Поэтому первое, что бросается в глаза в «Эсполио», – хитон Христа.

Ссылка святого Иоанна на XXI псалом Давида – ключ к замыслу «Эсполио». Тема картины – упование на помощь погибающему. Эль Греко создает картину, равносильную воплю Давида: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью, – и нет мне успокоения. 〈…〉 Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня, раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. Можно было бы перечесть все кости мои, а они смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жеребий. Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! Поспеши на помощь мне; избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня»[1236].