Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

С национальной темой переплетался лейтмотив «19 февраля», как в прессе привычно называли недавнюю отмену крепостного права. Фельетонист из «Сына отечества», например, представлял «освобождение» как общий знаменатель во всех ключевых эпохах русской истории, таким образом переосмысляя историю России как непрерывную историю свободолюбивого государства[355]. Другой оптимистично настроенный фельетонист представлял, что 19 февраля является прямым предшественником возрождения славян: «Тысяча лет России, тысяча лет России! Ударил колокол! Это не погребальный звон умирающему государству; это набат возрождения славянских племен к новой жизни, канун которой отпразднован был 19-го февраля!»[356] Манифест об отмене крепостного права заложил прочную основу для нового тысячелетия, как представляла это пресса, предлагая выдающееся место правящему царю Александру II[357]. Нарративы, ориентированные как на будущее, так и на прошлое, рассматривали Александра как одного из главных героев празднества, организованного согласно принципу, который Уортман называет «сценарием любви»: «Церемония освящения памятника стала волнующим представлением царского сценария, подтверждающим привязанность, которую царь испытывал ко всем сословиям империи» [Уортман 2004, 2: 130; 126–127][358]. В самом деле, один современный журналист опирался именно на это объединение людей, царя и «Тысячелетия», проецируя народную память о церемонии на отдаленное будущее:

…по берегам реки Волхова расположились толпы крестьян, чтобы взглянуть на Того, Кто создал 19-е февраля, потом, завтра, на памятник и разойтись по селам, оставляя всюду весточку о том, что видели и слышали. И долго, долго потом будут передаваться на посиделках и на вечеринках, из колена в колено, из рода в род воспоминания о всероссийском тысячелетнем празднестве[359].

Рассматривая прошлое с точки зрения будущей памяти народа о нем, В. Ч. в своем изображении национального праздника вышел далеко за рамки простого репортажа. Толпы простых людей составляли необходимый фон для каждой сцены великого театрального представления, происходившего в Новгороде, как, например, в нескольких лубках, выпущенных по этому случаю. Народу в этом спектакле, само значение которого зависело от его молчаливого присутствия, была предоставлена роль без слов [Майорова 2000: 142]. Но риторический конструкт «народ» в прессе сделал его воображаемый коллективный голос слышимым.

Не все участники общенародных споров приняли с готовностью этот «сценарий любви». Наряду с позитивными конструктами освобожденной и объединенной благодаря отмене крепостного права нации, появилась открытая пародия на прославляющий дискурс, примером которого является статья Г. З. Елисеева в «Свистке», «862–1862, или Тысячелетие России». Елисеев поставил под сомнение «неимоверные успехи» России «на пути прогресса и цивилизации», вновь обратившись к проклятым вопросам, которые, как предполагалось, должен был разрешить памятник. «Вперед нам идти или назад?»; «Как идти вперед – с букварем или без букваря?»[360] Под натиском стольких вопросительных знаков предполагаемое непрерывное повествование снова раскололось на множество фрагментов.

Во время празднований Тысячелетия тема прошлого России занимала общество – от ученых, читавших публичные лекции, до фельетонистов, освещавших эти события. Русская «одержимость историей» отнюдь не была новой; что было оригинальным в 1860-е годы, так это возможность обсуждать и оспаривать национальное наследие на публике и в печати. По мнению историка П. В. Павлова, история имела значение еще и потому, что знание прошлого ведет к национальному самопониманию [Павлов 1863: 1][361]. В прессе тысячелетие истории трактовалось как важная веха для русского народа, «памятник своему прошедшему и залог будущему», по словам второго корреспондента «Сына отечества»[362]. Другой корреспондент того же периодического издания добавил позднее, что юбилеи были «удобными моментами» для переосмысления прошлого и оценки его без предубеждения. Реальный и метафорический памятники побуждали русскую публику осмыслять тысячелетний национальный опыт в историческом контексте.