Исследователь больничных окон Роджер Ульрих считает, что особенно привлекательна густая растительность, поскольку она говорит инстинктам человека об отсутствии опасности и наличии пищи. Он утверждает, что нам больше всего интуитивно нравятся саванны.[190]
Я лично сильно в этом сомневаюсь. Да, мне действительно нравится природа с густой растительностью, но для меня это означает широкие покатые холмы и речные долины – словом, классические пейзажи родной мне Англии. Не вижу, каким образом эта моя любовь восходит к моим далеким предкам, жившим в саванне тысячи лет назад. Это не говоря уже о том, что при слове «саванна» мой мозг рисует не густую растительность, а вполне себе засушливый ландшафт бежевых тонов.Звучали даже утверждения на тему того, что людям в целом больше нравятся деревья, формой напоминающие те, что растут в саваннах – с раскидистыми кронами, нежели более округлой или конической формы.[191]
Многие представители человечества жили и эволюционировали последние 40 000 лет в местах, в которых таких деревьев нет и быть не может – выше линии их произрастания, в пустынях или на островах в тропиках. Даже та же Африка далеко не вся представляет собой саванну. Опять же, я лично с радостью предпочту старый добрый английский дуб или плакучую иву. И мне вполне импонирует фигурная садовая стрижка в английском стиле, которую можно увидеть, к примеру, в моем самом любимом саду из всех – в саду Грейт Дикстер, что в Восточном Суссексе.Еще одно предположение о причине привлекательности природы заключается в том, что ее пейзажи немедленно расцениваются нашим мозгом как пригодные для обитания, в отличие от городских видов. Я бы и здесь поспорила, сказав, что в этом плане каждому милее то, к чему он больше привык. У меня вот улица с домами гораздо теснее ассоциируется с жильем и «обитаемостью», чем кусок пустыни или леса. Мне также непонятно, с какой такой стати растительность должна ассоциироваться с безопасностью. В высокой траве, типичной для саванн, могут скрываться, например, львы. Те же водопады могут быть безумно красивы, если смотреть на них со специально построенного для этой цели мостика и не мокнуть от брызг. А вот если ты спокойно плывешь по реке в лодке и тебя вдруг начинает затягивать к краю – пиши пропало. Человечеству удалось выжить именно благодаря совместному труду и сожительству в селениях, а не благодаря блужданию в одиночестве на природе в поисках отдохновения, где за каждым кустом может притаиться хищник. Так что, если эволюция и повлияла каким-то образом на определенные локации, которые в результате кажутся нам наиболее безопасными, то этими местами должны быть поселения, а не открытые природные пространства.
С такими гипотезами из области эволюционной психологии всегда есть одна сложность: их трудно проверить. Можно сколько угодно опрашивать людей на тему их любимых форм деревьев и сверять результаты опросов представителей разных культур (хотя подобных исследований немного – уж больно сложно это организовать), но, даже если на выходе получится некая универсально оптимальная форма дерева, дальше можно бесконечно строить теории о том, каким образом именно эта форма помогает в плане выживания и рождения потомства, или является побочным эффектом некого другого фактора, оптимального для этих вещей. Тут очень просто остановиться на любой теории, которая вас устраивает, будь то эволюционная роль женщин в качестве домохозяек и нянь или гипотеза о врожденной жестокости мужчин (и то и другое катастрофически несправедливо по отношению и к мужчинам, и к женщинам). В своей статье бельгийский исследователь Янник Джой и его голландский коллега Агнес ван ден Берг весьма остро, элегантно и, чего греха таить, забавно раскритиковали эти теории на тему эволюционных причин склонности человека к природным пейзажам.[192]
К примеру, ряд исследований продемонстрировали почти мгновенное успокаивающее воздействие природы на людей, только вот непонятно, откуда и с какой стати у нас мог развиться такой механизм? Зачем могло эволюционно понадобиться мгновенно впадать в дзен, случайно напоровшись на какую-нибудь рощу? Деревья бегать не умеют, так что, в отличие от инстинкта «бей или беги», который включается у человека при встрече со львом, здесь-то торопиться некуда.