Читаем Искусство XX века. Ключи к пониманию: события, художники, эксперименты полностью

Если мир – это текст, а создать новое произведение искусства можно только на основе повторения уже существующего, то цитировать можно абсолютно всё, любой видимый глазу и поддающийся осмыслению объект.

Поп-арт и китч в лице Ричарда Гамильтона, Джаспера Джонса, Энди Уорхола, Роя Лихтенштейна, Джефа Кунса цитировали рекламу, кино, образы знаменитостей и обычных людей, объекты культуры и банальные предметы. Художники как бы присваивали, апроприировали существующий образ, порой внося в него изменения, а иногда воспроизводили, не меняя его облика и внутреннего содержания.

Точным копированием вещи занимается китайский художник Ай Вэйвэй. Его инсталляция из ста миллионов фарфоровых семян подсолнечника натуральной величины – классический пример апроприации банального объекта. Созданные в 2010 году, они отсылают ко времени правления Мао Цзэдуна, которого называли «солнцем», а семена подсолнечника олицетворяют китайский народ – издалека они выглядят серой массой, но все семена сделаны вручную и потому уникальны, как каждый человек. Таким образом, цитирование обыденного предмета в данном случае предполагает отсылку к истории и политике Китая, то есть другому, менее очевидному тексту. Умение заметить эту отсылку, аллюзию и понять её смысл – важная задача зрителя или читателя.


Ай Вэйвэй со своей инсталляцией «Семечки». Фото. Getty Images


Сальвадор Дали. Кружевница. 1955 г. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Такая многослойная ткань из цитат называется интертекстуальностью и является ещё одной приметой постмодернизма.

Ян Вермеер. Кружевница, 1669–1970 гг. Лувр, Париж


Богатым материалом для цитирования является мировое искусство. Созданные за многие тысячелетия образы стали неисчерпаемым источником новых смыслов. В статье философа Ролана Барта «Смерть автора»[29] сказано, что авторский замысел не имеет никакого значения, так как любое произведение рождается в момент его прочтения каждым отдельным читателем. Именно читатель наделяет текст смыслом, соответствующим его картине мира. Поэтому художник, копирующий чью-либо работу, создаёт нечто совсем другое уже потому, что наполняет её новым содержанием, а каждый зритель её по-своему воспринимает. Так мировое искусство превращается в набор элементов для создания бесконечного количества новых «текстов».

Основываясь на повторении, художник-постмодернист не пытается выглядеть оригинальным, не скрывает источника своего вдохновения, выбирая только самые узнаваемые сюжеты и образы.

Пабло Пикассо. Менины. По Веласкесу. 1957 г. Музей Пикассо, Барселона


Диего Веласкес. Менины. 1656 г. Музей Прадо, Мадрид


Пабло Пикассо. Менины. По Веласкесу. 1957 г. Музей Пикассо, Барселона


Так в попытке отразить проблематику своего времени поступал Энди Уорхол, неоднократно изображая Мону Лизу. Чувствуя притяжение постмодернизма, за цитирование брался Рене Магритт, не щадя шедевры Давида и Мане. В сюрреалистическом ключе Сальвадор Дали цитировал знаменитую «Кружевницу» Яна Вермеера. Работы Диего Веласкеса подвергал кубистскому переосмыслению Пабло Пикассо, а самого Пикассо цитировал Рой Лихтенштейн, используя при этом палитру Пита Мондриана. Всем своим видом произведения говорят, что не являются воплощением оригинальной идеи, вторичность бросается в глаза, и это важная часть художественной программы постмодернизма. Поскольку цитирование не предполагает передачу того же смысла, что был в источнике цитирования, художник создаёт своеобразную ловушку, попадая в которую зритель оказывается перед совершенно другим произведением. Его привычный смысл опрокинут или совсем стёрт, как в работе японского художника Ясумасы Моримуры, взявшего за основу своего высказывания картину Питера Брейгеля «Слепые». Эти слепые, кажется, – жертвы человеческих слабостей, они ослеплены земными желаниями – жаждой развлечений, шопинга, войны, богатства. Серьёзная тема, не входящая в сильное противоречие с изначальной идеей Брейгеля, представлена с иронией. Нелепый вид по-клоунски одетых героев вызывает улыбку.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Книга Кати Дианиной переносит нас в 1860-е годы, когда выставочный зал и газетный разворот стали теми двумя новыми пространствами публичной сферы, где пересекались дискурсы об искусстве и национальном самоопределении. Этот диалог имел первостепенное значение, потому что колонки газет не только описывали культурные события, но и определяли их смысл для общества в целом. Благодаря популярным текстам прежде малознакомое изобразительное искусство стало доступным грамотному населению – как источник гордости и как предмет громкой полемики. Таким образом, изобразительное искусство и журналистика приняли участие в строительстве русской культурной идентичности. В центре этого исследования – развитие общего дискурса о культурной самопрезентации, сформированного художественными экспозициями и массовой журналистикой.

Катя Дианина

Искусствоведение