Исландия

Вскоре я попал на тропку, протоптанную нубийцами. Я стал подниматься на гребень, замечая, что небо приобрело какой-то неопределённый мутный оттенок. Окружающие горы были видны неясно, словно их окутывал красноватый туман. Южная сторона долины была во мраке. Я почувствовал, что и ветер усиливается, горячий, как дыхание дракона. Так надвигается хамсин, приносящий с собой тучи пыли. Вскоре солнце превратилось в красный диск. А ветер нёс пыль, она запорошивала глаза, хрустела на зубах. Хамсин висел пеленой над долиной. Склоны ущелья были совсем не видны, ближайшие сопки проступали силуэтами. Солнце просвечивало всё тем же мутным пятном.

Я спустился в ущелье. Здесь воздух был чище, поскольку ветер шёл поверху. То и дело дорогу мне пересекали черепахи, агамы провожали медленным поворотом головы. Но временами под ногами пропадала всякая живность. Пустота охватывала со всех сторон. Я спустился в низкие островные горы, где сплошной покров щебёнки без следов растительности необычайно плотный. Щебнистое плато переходило в откосы, а те – в округлые гладкие низкие горы. За ними шла спокойная холмистая равнина: низкие белые бугры, просечённые складчатыми красноватыми известняками. Белый цвет казался мягким. Левее и ниже, на спускавшейся к югу наклонной равнине, среди океана мелкого кустарника я заметил какое-то животное, медленно двигавшееся налево от меня. Расстояние было слишком велико, а мой бинокль слишком слаб, чтобы рассмотреть его в мареве нагретого воздуха. Видно было, что животное крупных размеров. В этой совершенно пустынной и безводной местности не было ни одной бедуинской стоянки, и верблюд вряд ли мог быть домашним, хотя, конечно, он мог оказаться одичалым. Прямо впереди острым конусом высилась гора. Этот массив запирал мне дальнейший путь на запад. Вот почему я начал углубляться в ущелье по дну широкого сухого русла. Велико было моё удивление, когда вдруг я пересёк след автомашины. Это насторожило меня, потому что след автомобиля в пустыне – это чужая рука, протянувшаяся на десятки километров безвестного пути. Может быть, кто-то уже ищет мою верблюдицу, её хозяева?

* * *

Спросонок в пустыне нестерпимо хочется есть, так что завтрак свят, и готовил я его по отработанному рецепту: рубим мелко луковицу, помидор, засыпаем овсянкой, пару-тройку кусков вяленой горбуши из русского магазина тоже кромсаем и заливаем кипятком с добавлением соли-перца и короткой струйки масла. Вот после такого месива только и можно выступать в путь. Пока завтракаешь, смотришь, как оживает пустыня. Это зрелище можно сравнить разве что с музыкой, тектонической музыкой, словно бы звучащей в полусне. Оттого мне и нравилось бывать в пустыне – она настолько вышвыривает тебя из самого себя, что никакой психоделик на такое не способен. Кругозор её телесный вымещает твоё естество, и ты не очень понимаешь, что с этим делать.

За небом тоже тянулась пустыня, шли за ним холмы, увалы, останцы, ущелья, такая натуральная демонстрация того, что есть бескрайность, с оторочкой стеклянистыми миражами над горизонтом, плавающая чёткость которого в разное время суток давала повод для воображения разнообразных картин. Весенние сочные облака иногда собирались в орнаментально правильные ряды и скользили над пустыней, казалось, вторя её волнообразному рельефу. Во всём этом царстве мифа, помноженного на простор и тишину, я не мог занимать хоть сколько-нибудь значительное место. Даже муравей, ползущий по складкам готического собора, и тот в сравнении со мной был великаном.

В тот день у меня закончилась вода и надо было срочно пополнить запасы. Ближайшим источником был пожарный кран у ворот военной базы при заброшенном танковом полигоне близ Наби Муса. Никто не знает, где могила Моисея, скорее всего, на другой стороне впадины Мёртвого моря, где-то в горах Моава, но мусульмане решили создать мифическую могилу пророка Мусы, и купольный мавзолей этот часто служил мне ориентиром. Я выбрался к базе в полдень, пересекши по пути огромное блюдо заброшенного полигона, чьи камни были стёрты гусеницами танков в пыль, так что пришлось по колено в каменной пудре преодолеть два километра.

Джип выехал за ворота базы, и патрульные окинули меня взглядами, но не остановились. У кого-кого, а у военной полиции глаз намётанный, в мгновение ока способен отличить – кто свой, а кто нет. Я приободрился и сунулся на КПП – попросить водички. Можно, конечно, и из пожарного крана пополнить запасы, но почему не напиться фильтрованной? Смурной часовой, в домашних тапочках, но при оружии, окинув меня взглядом, буркнул: «Отвали». Я и отвалил, а что ещё было делать?

Набрал воды, сложил бутылки в рюкзак, лёг в теньке у крана поспать. Но тут на меня напали мухи. Близость жилья, стойбища в пустыне всегда отмечается наличием злющих кусачих мушек. Одна из них укусила меня два раза подряд, и я жахнул себя по скуле, аж потемнело в глазах.