Исландские пряди

— Многое может перемениться на твоем веку. Когда я приехал в страну[1726], из всего, что у меня было, я больше всего ценил две вещи. Это — та книга, которую вы здесь видите, и конунгова жена, а теперь они сделались для меня одна хуже другой, так что, на мой взгляд, я владею самыми никудышными вещами из всех. Конунгова жена сама не ведает, кто она, а ведь кажется, будто у нее из головы торчат козьи рога. И чем больше она была мне по сердцу прежде, — сказал конунг, — тем меньше я к ней расположен теперь.

Тут конунг бросил книгу в огонь, который был там разведен, и ударил по щеке конунгову жену. Она заплакала не столько от боли, сколько оттого, что конунг был в такой досаде. Перед конунгом стоял человек по имени Оттар Лосось, он был сыном бонда и свечником[1727], и в его обязанности входило прислуживать им. Оттар был темноволос, невелик ростом, отважен и учтив. Лицом он был смугл, однако же хорош собой. Его за то и прозвали Лососем, что он был человеком смуглым и черным[1728]. Он подбегает и хватает книгу, которую конунг швырнул в огонь, и, держа ее в руках, говорит:

— То ли было в те времена, государь, когда вы приплыли в Норвегию во всем великолепии, и все твои друзья радостно высыпали тебе навстречу, и все как один согласились называть тебя конунгом и оказали тебе великие почести? А нынче к тебе явилось множество твоих друзей, и никто из них не способен радоваться из-за твоего недуга и уныния. Сделай одолжение, добрый конунг, оставь уныние и порадуй своих друзей, ведь всем им хочется получить удовольствие от пребывания у тебя. И послушайся моего совета — первым делом развесели конунгову жену, которую ты жестоко обидел, а там и всех прочих своих друзей.

Конунг ответил:

— Как ты смеешь поучать меня, презренный низкий простолюдин?!

Тут он вскочил и занес над ним меч, как если бы намеревался зарубить его. Оттар стоял прямо и даже не шелохнулся. Конунг держал меч обеими руками, однако когда меч опускался Оттару на голову, конунг повернул его плашмя и ударил его широкой стороной. Затем конунг молча уселся на свое сиденье. Все остальные также хранили молчание. У конунга был теперь более милостивый вид, чем прежде. Затем он сказал:

— Требуется немало времени, чтобы проверить, кто чего стоит. Здесь сидели самые достойные из моих друзей, лендрманны и окольничие, стольники[1729] и все лучшие люди страны, однако ни один человек не выказал мне такой заботы, как этот, хотя вы, возможно, и считаете, что он вам не ровня. Да только выяснилось, что он предан мне больше всех — этот Оттар Лосось, поскольку я вошел сюда в ярости и хотел уничтожить свое сокровище, а он уберег меня от этого одной рукой и не испугался смерти. Потом он произнес отменную речь и нашел для нее слова, которые были для меня почетны, и при этом не затронул ничего такого, что могло бы еще больше огорчить меня. Он опустил в ней всякие вещи, о которых, по правде говоря, можно было бы упомянуть, однако речь его была так превосходна, что здесь не найдется никого, кто был бы настолько мудр, чтобы сказать лучше. Затем я вскочил, не помня себя от гнева, и сделал вид, что собираюсь сразить его, однако он вел себя так бесстрашно, как если бы ему ничего не угрожало. И когда я увидел это, я отказался от намерения совершить то, чего он не заслуживал. А теперь я хочу, чтобы вы, мои друзья, узнали, как я его награжу. Прежде он был моим свечником, но с этих пор он станет моим лендрманном, больше того — впредь он будет самым видным из всех моих лендрманнов. Ступай же и сядь рядом с лендрманнами и отныне больше не прислуживай нам.

Впоследствии тот стал уважаемым человеком и прославленным благодаря многим своим достоинствам.

О СИГУРДЕ КОНУНГЕ И МАГНИ ЕПИСКОПЕ {80}

На склоне жизни Сигурда конунга случилось так, что ему захотелось оставить конунгову жену[1730] и взять за себя женщину по имени Цецилия, дочь одного могущественного человека. Свадьбу он решил сыграть в Бьёргюне и распорядился устроить пышный и обильный пир. А когда об этом узнал Магни епископ, он опечалился. Как-то раз он направляется в палаты вместе со своим священником, которого звали Сигурд и который потом стал епископом в Бьёргюне[1731]. Они подходят к палате, и епископ просит конунга выйти. Тот так и делает и выходит к ним с обнаженным мечом. Конунг приветствует епископа и приглашает его выпить вместе с ним. Тот отвечает, что пришел по другому делу:

— Правда ли, государь, что вы решили жениться и оставить конунгову жену?

— Так и есть, епископ.

Конунг стал закипать от ярости. Епископ сказал:

— Отчего, государь, вы сочли возможным совершить это в нашей епархии[1732], нарушив Господень закон и осквернив святую церковь и наш епископский престол? Теперь я сделаю то, что должен сделать, — именем Бога, святого апостола Петра и всех святых я запрещаю тебе совершать это беззаконие.