Испанец. Священные земли Инков

Не было человека менее услужливого и в то же время более исполнительного, более надежного и верного товарища, даже когда они расходились во мнении, и у Алонсо де Молины часто возникало любопытное впечатление, что перед ним человек, который внезапно потерял все, что составляло его мир, и прибился к своим друзьям, словно это была единственная надежда на спасение, которая у него еще осталась.

В отсутствие любимой женщины, детей, которых надо защищать, Инки, которому служить, командиров, которым подчиняться, единственное, что, похоже, давало Калье Уаси силы жить, было несокрушимое чувство дружбы, которым он пытался заменить все прочие исчезнувшие привязанности.

Алонсо де Молина со своей семьей стали «его» семьей, и было очевидно, что его почти так же, как испанца, волновали безопасность и благополучие женщин. Все вместе они представляли собой странную группу оборванцев, которые, с тех пор как руна их окончательно покинул и они больше не чувствовали его успокоительного присутствия, пусть даже только на расстоянии, выглядели очень жалко: истощенные, неприкаянные, сиротливые.

И вот в этой позе – сидя на корточках у входа в тамбо, – андалузец проводил часы, а то и дни, в поисках несуществующих ответов на вопросы, которые казались неразрешимыми, вероятно, в последней надежде – а ничего другого и не оставалось, – на то, что какое-нибудь чудо придет им на помощь.

– Мы могли бы идти ночью, пересечь Куско под покровом темноты и присоединиться к испанцам в Кахамарке… – как-то раз предложил Калья Уаси. – Если не считать возвращения в долину, это единственное решение, которое приходит мне в голову.

– Ни за что… – отрезал испанец. – Вернуться к ним значило бы оставить тот образ жизни, который мне по душе. Найка и Шунгу Синчи превратились бы в простых «дикарок»-наложниц простого солдата удачи – одного из великого множества, – а мои дети – в отвергаемых всеми «метисов». Ни за что! – твердо повторил он. – Никогда.

– Ты сам себя приговариваешь к одиночеству.

Испанец указал на спящих девушек:

– У меня есть они… – Он слегка улыбнулся. – И ты… И дети, которые появятся на свет, и никто не бросит им в лицо, что их родители принадлежат к разным расам или что у них кожа другого цвета. – Он кивком указал в сторону гор, которые стояли непреодолимой стеной, без конца и без края, но терялись из вида, уходя вдаль. – Здесь столько свободного пространства, наверняка найдется такое место, где золото, религиозные убеждения или цвет кожи теряют свою важность.

– Ты замечтался.

– Если бы я не был мечтателем, то не покинул бы Убеду, не последовал бы за Писарро на остров Эль Гальо, не сошел бы на берег в Тумбесе. – Он покачал головой. – И я отказываюсь смириться с тем, что пришел конец моим мечтам.

– Ну так идем! – настойчиво сказал инка. – Мы можем соорудить носилки, и, когда одна из девушек сильно устанет, понесем ее. Мы же сильные!

Они-то были сильные, это правда, только еще сильнее казались пики, пропасти и бурные реки Восточной Кордильеры, и андалузец продолжал сомневаться, стоит или нет подвергать обеих женщин множеству опасностей тяжелого похода.

Раздался трубный звук большой морской раковины.

Ее зов – глубокий и торжественный – прогрохотал в ущелье, перепрыгивая с камня на камень, и, когда приглушенное эхо первого сигнала растаяло вдали, донесся новый, ясно давая понять, что кто-то надумал явиться и желает таким образом предупредить, что идет с миром и своим приходом не хочет никого застать врасплох.

Несмотря на это, Алонсо де Молина оставил тамбо на попечении Кальи Уаси и, подготовив аркебузу, не спеша отправился вперед, чтобы подождать представительную делегацию в самом широком месте дороги.

Больше всего его удивило, что он не увидел ни одного вооруженного человека; необычными были и одеяния носильщиков, не окрашенные в традиционные цвета их айлью, а просто черные пончо, и на этом фоне – одна-единственная серебристая звезда.

Черным также был паланкин, и занавески, украшенные только пятиконечной звездой, а когда наконец на землю ступил седоволосый старец, на нем тоже была простая длинная туника черного цвета, украшенная массивной серебряной цепью, с которой свисала еще одна такая же звезда.

Они несколько мгновений смотрели друг на друга, и Алонсо де Молина еще до того, как старец открыл рот, понял, кем был его неожиданный гость.

– Урко Капак, королевский астроном.

– Алонсо де Молина, уроженец Убеды, твой зять.

– Как себя чувствует Кинди Килью?

– Хорошо, хотя немного слабая. Здесь не так много еды…

Старец подал легкий знак рукой, и несколько носильщиков, груженные огромными корзинами, прошествовали мимо андалузца – который, хотя его и мучил голод, даже на них не взглянул, – направляясь прямо к тамбо.

– Я принес предложение Большого совета… – тут же объявил Урко Капак, который, судя по всему, был намерен сразу перейти к сути. – Если ты освободишь Инку Уаскара из заключения в Саксайуамане, мы с удовольствием приютим твоих жен и предложим тебе место, в котором ты сможешь окончательно устроиться.

– А как же Атауальпа?

– Твои люди держат его в плену в Кахамарке.