Испанец. Священные земли Инков

– Замечательно!.. – с иронией воскликнул испанец. – Теперь мне осталось лишь пройти курс расшифровки кипу… Хорошенькое дело!

– С тобой пойдет мой человек, – ответил Майта Рока, задетый за живое: в отношении чувства юмора он не слишком отличался от своих соотечественников. – А ты займешься солдатами.

– Сколько их?

– В настоящее время гарнизон может насчитывать около двух тысяч человек, но на том пути, по которому я тебя направляю, не думаю, что тебе встретится больше тридцати.

– А сколько будет нас?

– Пока что ты, Калья Уаси и проводник… – вмешался Тито Амаури. – Больше нам не на кого положиться.

– А стражи на дороге?

– Они неприкосновенны.

– Зато хороши… – не сдавался испанец. – Я наблюдал одного из них в деле… Мне нужен он и еще двое.

– Нет!

– Послушай!.. – запротестовал Алонсо де Молина. – Ты не можешь просить меня сотворить чудо… Мне неизвестно, сколько у вас стражей, но, полагаю, достаточно, чтобы они время от времени отдыхали и сменяли друг друга. Не думаю, что я многого прошу: выдели для такого особого случая троих, а другим придется приложить дополнительные усилия. Вероятность успеха представляется мне минимальной, а для двоих – нулевой.

В результате он добился лишь расплывчатого обещания подумать, и поэтому следующие дни испанец провел в ожидании ответа, а еще – старался запомнить пункт за пунктом сложную планировку гигантской цитадели, потому что прибыв в «Старое гнездо кондора», он практически оказался пленником.

Его горизонт был ограничен большим двором с высокой стеной, лоскутом серого неба днем и мириадами звезд ночью, и в редких случаях, когда у него была возможность поговорить с Кальей Уаси, тот не мог или не хотел сообщить ему каких-либо сведений о городе.

На него часто накатывало возмущение: как же так, оказаться в самом центре одного из самых чудесных, как он предполагал, мест планеты – и не иметь возможности им полюбоваться; однако, когда гнев и разочарование доходили до высшей точки, он старался успокоиться, убеждая себя в том, что наместник Тито Амаури действует правильно, не позволяя чужестранцу увидеть своими глазами необычное «Старое гнездо кондора».

Найка говорила, что здесь существует в тысячу раз больше сокровищ, чем в самом Куско, и что сказочный золотой диск, изображавший бога Солнца, который он видел во дворце Инти-Уаси во время своей первой встречи с Уаскаром, на самом деле всего лишь жалкое подобие настоящего диска, который Инка Пачакутек расположил в середине главной площади Секретного города.

– Он украшен изумрудами величиной с кулак, а один изумруд, «Глаз Луны», величиной с голову ребенка.

Андалузец все время спрашивал себя, какое выражение лица будет у его товарищей по оружию при виде подобного зрелища и сколько крови они будут готовы пролить ради того, чтобы завладеть столь невиданными сокровищами.

Вряд ли он мог себе представить, что этот роскошный диск солнца, которым он любовался в Куско, достанется при дележе добычи одному из его самых давних друзей, неисправимому игроку Педро Мансо де Легисамо, который в тот же вечер проиграет его в кости.

А пока ему приходилось довольствоваться глупой надеждой: что, возможно, он сумеет помешать тому, чтобы такая красивая страна окончательно попала в руки горстки бессовестных авантюристов, если найдет способ вызволить Уаскара живым, – хотя нередко задавался вопросом, какая разница, кто будет править Империей – Уаскар, Атауальпа или сам Писарро, – ведь совершенно очевидно, что правители принадлежат к одной расе, независимо от цвета кожи, языка или места рождения, словно властолюбие породило их всех скопом, а уж потом они постарались разбрестись по свету.

Он знал достаточно много правителей, чтобы понять, что ими движет лишь неудержимая жажда власти, и всех их – взять хоть сластолюбивого Уаскара с его пятью тысячами наложниц или императора-мистика Карла, кровожадного Атауальпу или аскета Писарро, про которого злые языки говорили, будто в свои пятьдесят с лишним лет он все еще девственник, – объединяла одна черта: безудержное желание любой ценой навязать свою волю, словно подчинение им других людей было единственным подлинным смыслом их существования.

Эта мучительная потребность командовать всегда казалась ему самым что ни на есть настоящим рабством, поскольку чисто логически, чтобы командовать, было необходимо зависеть от тех, кто должен подчиняться. Вот он, Алонсо де Молина, всегда будет Алонсо де Молиной – там, в Убеде, или посреди океана, – а могущественнейший император Карл перестанет быть таковым, как только покинет пределы своего королевства и окажется один.

Жизнь с таким грузом, как необходимость тащить за собой тысячи человек, которым надо указывать, что им делать, на вкус приверженца личной свободы, каким он всегда был, себя не оправдывает, и поэтому он уже давно научился презирать тех, кто в конечном итоге был всего-навсего жертвой своей собственной жажды славы.