Испанец. Священные земли Инков

Инка Уаскар превратил своих подданных в простых марионеток, Атауальпа – исключительно в солдат, а если Писарро удастся завладеть страной, он сделает их рабами в услужении у Церкви и Короны. Сидя в углу двора и глядя на дождь, который начал потихоньку орошать город, андалузец вновь и вновь спрашивал себя, как на самом деле изменится судьба этих бедных людей, когда они будут переходить из одних рук в другие.

«Будет разрушен один порядок, и наступит новый, но не принесет он ничего положительного нищему крестьянину или одинокому пастуху с Альтиплано, и все это повлечет за собой лишь усиление религиозной борьбы и расовую ненависть…»

Он знал, что все произойдет именно так, потому что наблюдал, как это происходило во всех других местах, которые его соотечественники завоевали до этого, потому что несмотря на видимую добрую волю некоторых законов и усилия таких людей, как брат Бартоломе де лас Касас[70], единственное, что большинство испанских капитанов обычно делали, завоевывая какую-то территорию, это силой навязали религию и обычаи, которые в большинстве случаев сталкивались с самобытностью и нуждами местных жителей.

Неграмотный Писарро, старый свинопас, озлобленный и жестокий, вряд ли окажется более миролюбивым или более уважительным по отношению к коренной культуре, чем Кортес, Бальбоа, Альварадо или любой из многих конкистадоров, с которыми андалузец познакомился после прибытия в Новый Свет, так что все будет разграблено, будут стерты следы тысячелетней Истории, а религиозный фанатизм вырвет с корнем любую веру, которая отличается от узколобого христианства, из-за которого в одночасье обратится в пыль бессчетное число произведений искусства и неоценимый багаж знаний, накопленных на протяжении десятков поколений.

Алонсо де Молина ясно осознавал, что вслед за мечом, отрубающим головы, всегда приходит крест, искореняющий идеи, а за солдатами, которые грабят дворцы и насилуют женщин, – фанатичные священники, которые поджигают храмы и разрушают изображения, поэтому ему стало страшно за судьбу прекрасных зданий, которыми он восхищался в Куско, и тех, которые ему не позволяют увидеть в «Старом гнезде кондора».

Ему ничего на свете так не хотелось, как посетить город и суметь его описать, чтобы для будущих веков, когда от него останутся только груды камней и руины, сохранилось свидетельство, каким он был. Он вспомнил Марко Поло и то, что тому удалось сообщить человечеству своими рассказами, и позавидовал: ведь все, чему итальянец был таким привилегированным свидетелем, навеки осталось в книгах, которые поразят воображение мужчин и женщин, которые, возможно, появятся на свет еще лет через пятьсот.

Поэтому в такие минуты у него возникала почти непреодолимая потребность вскарабкаться на ограду, воспользовавшись темнотой, и дождаться рассвета, чтобы увидеть неповторимое зрелище: как первый луч солнца упадет прямо в центр огромного золотого диска, – но тут же вспоминал, что тем самым он навлечет опасность на свою семью, и в результате так и оставался сидеть, пытаясь представить себе тысячу чудес, которые находятся по другую сторону толстой стены из черного камня.

Затем он провел в неведении два дня, когда ни Майта Рока, ни губернатор, ни Калья Уаси не нанесли ему обычного визита, и он не добился никакого объяснения у тетки, приносившей еду. И вот когда серые сумерки возвестили о приходе больших дождей, которые скоро затопят все вокруг, послышался далекий плач, который постепенно становился все громче и словно завладел всем городом, а у испанца от ужаса зашевелились волосы на всем теле.

Народ плакал, и его скорбь отражалась от стен домов и от склонов соседних гор, которые возвращали, словно эхо, самую глубокую скорбь, которая когда-либо выплескивалась наружу, потому что это было горе, выходившее за пределы собственного эгоизма, потому что каждый плакавший оплакивал и себя, и всех, кто его окружал.

Уаскар умер!

Инка умер!

Бог умер!

– Атауальпа приказал его убить, и Каликучима выполнил приказ… – в тот же вечер объяснил ему постаревший Урко Капак, убитый горем. – Его живьем разорвали на части. Сначала впятером оторвали ему руку, которую Каликучима со своими офицерами зажарили и там же съели, заставляя его на это смотреть. Затем генерал выдавил ему один глаз и тоже съел. Позже оторвали вторую руку, а в конце, когда все вместе схватили тело с одной и с другой стороны, то и голову… Совершенно неслыханное злодеяние.

– Звери!

– А ведь он был Богом, Сыном Солнца! – горестно воскликнул старик. – Что теперь будет с нами? – всхлипнул он. – Что будет с народом, если люди друг друга рвут на части?..

Испанец не нашел, что ему ответить, потому что все никак не мог оправиться от потрясения, которое произвела на него ужасная смерть человека, которого он знал как Всесильного Властителя гигантской Империи, но в глазах которого уже тогда можно было прочесть безмолвный страх перед будущим – ужасным, по предсказаниям жрецов.