Испанец. Священные земли Инков

Внимание испанца уже с самого первого мгновения привлекло то обстоятельство, что туземцы никогда не солят пищу во время готовки, предпочитая съесть ее несоленой, а уже потом время от времени лизать кусок соляного камня, который, судя по всему, был для них одной из самых ценных вещей. Сейчас тысячи этих камней перевозили на спине невозмутимые и ритмично передвигавшиеся ламы: их нескончаемые караваны оживляли бурый пейзаж пуны, добавляя в него цвет и движение. Один-единственный погонщик, почти всегда какой-нибудь парнишка, неторопливо шагал впереди, и животные послушно следовали за ним, словно утята на пруду – за своей матерью.

Как погонщики, так и «пурик», или крестьяне, работавшие в поле, при появлении кортежа почтительно отходили в сторону и, разинув рот, застывали столбом, чтобы поглазеть, как человек тридцать невысоких, но мускулистых носильщиков тащат на своих плечах три изящных паланкина. Разноцветные занавески были задернуты: в последнюю минуту Инка Уаскар все-таки выдвинул единственным условием, чтобы на протяжении своего длительного путешествия на побережье огромный Виракоча как можно реже был на виду.

Хотя единокровный брат Инки находился в заключении в Тунипампе, а значит, опасность гражданской войны была предотвращена, Империя все еще не оправилась от сильного потрясения; из уст в уста передавались странные слухи и мрачные пророчества, порождая постоянное беспокойство и тревогу.

Нельзя было допустить, чтобы «человек-бог», хозяин грома и смерти, разгуливал у всех на виду по оживленному «Соляному пути»: по мнению Яны Пумы, это был не самый лучший способ успокоить народ, – и поэтому Алонсо де Молине пришлось смириться с тем, что его понесут на носилках, чтобы лишний раз не попадаться на глаза.

С наступлением вечера они останавливались в просторных тамбо, где все, казалось, было постоянно готово к приему самого Инки, и испанец каждый раз поражался невероятной организованности народа, который не пользовался никакой письменностью.

Благодаря помощи живописных гроздьев веревочных узелков, которыми «камайок», специалисты по кипу, оперировали с удивительной ловкостью, а также универсальному использованию числа десять, являвшегося ключом всей математической системы, и почти невероятной коллективной памяти, государство Тауантисуйю функционировало с гораздо большей слаженностью, совершенством и точностью, чем любое европейское, имевшее в своем распоряжении самые современные и хитроумные системы контроля.

Оно было сродни гигантскому часовому механизму, единственный секрет которого заключается в том, что в минуте ни при каких обстоятельствах не может быть больше шестидесяти секунд, – и точно так же ни один член инкского общества не мог ни на йоту выйти за определенные ему рамки, и поэтому все, связанное с управлением, находилось под самым строгим бюрократическим контролем.

Так что стоило офицеру тамбо издали заметить приближающуюся процессию, он уже знал, сколько в ней задействовано носильщиков, рабов и солдат, сколько помещений следует подготовить и сколько порций пищи потребуется на ужин.

Эти обильные и превосходные ужины состояли, как правило, из кукурузы, картофеля, овощей, рыбы, маринованной в лимонном соке, и мяса куи, разновидности морской свинки, симпатичного с виду зверька, который хорошо плодится, а своим названием обязан своеобразному звуку, который постоянно издает.

У Найки был один такой: она всегда с ним путешествовала, и он повсюду за ней ходил, спал у нее в ногах, а стоило ей где-то присесть, тут же устраивался у нее на коленях. Это был белый с коричневым зверек, чистый и забавный, который все время морщил носик и внимательно наблюдал за говорящим человеком, словно понимая все, что тот говорит. Чабча Пуси дал ему имя Пунчаяна, что значило «рассвет», потому что любопытный зверек имел странную привычку покусывать пальцы ног хозяйки, как только первые лучи солнца озаряли восточную сторону неба.

Это было одной из причин, по которой девушка всегда вставала первой, и испанец, у которого с самого детства укоренилась привычка вставать спозаранку, привык встречать ее каждый день, когда она наблюдала за восходом солнца, закутавшись в широкое белое пончо, которое еще больше подчеркивало ее утонченную красоту.

Ни для кого уже не было секретом, что они питают друг к другу особое чувство, и только глубокое уважение, которое оба испытывали к кураке, удерживало их от последнего шага, который бы внес определенность в столь деликатную ситуацию.

Они и в самом деле были странной парой: смотрели друг другу в глаза и порой при этом даже не обменивались ни единым словом; Молина – высокий, сильный, облаченный в доспехи, бородатый – ну прямо ярмарочный великан, – а она рядом с ним будто игрушечная: ее голова едва доходила до его груди, и казалось, что если вдруг он решился бы ее обнять, то сломал бы, словно это была фарфоровая статуэтка.