Испанец. Священные земли Инков

Потом появлялся Чабча Пуси: он как будто решил дать им полчаса в день, чтобы побыть наедине. Было совершенно очевидно, что у него ни разу не возникло и тени сомнения, словно он не допускал даже мысли о том, что его юная жена и верный друг, которым он полностью доверяет, могут его предать.

Таким образом куи превратился в единственного свидетеля запутанных отношений в этом треугольнике: между куракой, его женой и испанцем, – и его беспокойные блестящие глазки все время словно вопрошали, как же будет решена столь щекотливая ситуация.

Алонсо де Молина тоже задавался этим вопросом, днями напролет томясь в закрытом паланкине – словно запертый в клетку, без движения, – и все не находил удовлетворительного ответа: ну не способен он как подорвать доверие инки, так и отказаться от чувства, которое питает к его жене.

Если не считать короткой, не имевшей продолжения истории его увлечения Беатрис де Агирре, его романы сводились к эпизодическим приключениям с временными сожительницами, девушками из таверны или «дикарками» Новой Гранады и Тьерра-Фирме, и ни одна из них не оставила ни малейшего следа в его воспоминаниях. Если он забыл даже их имена и лица, то уж тем более – их манеру говорить или очаровательную улыбку и ужимки. Однако все, что касалось Найки, навсегда отпечатывалось в его памяти, и он мог воспроизвести – слово в слово – все ею сказанное, начиная с самого первого мгновения их знакомства, и припомнить малейший жест и то, каким взглядом и в какую минуту она на него смотрела.

И тут он начал осознавать, что таинственная сила, которая однажды подтолкнула его к тому, чтобы резко изменить жизнь, распрощаться со своей родиной и своим прошлым и решить остаться в самом далеком и неизвестном краю, это не что иное, как судьба, которая вот теперь-то и проявилась, когда столкнула его и где – аж в самом Тауантинсуйю, или «Сердце Мира», – с хрупким и утонченным созданием, которое было предназначено ему с того самого дня, как бог Виракоча решил создать Вселенную.

Он забрался гораздо дальше, чем Марко Поло или любой другой человек, оказавшийся за пределами родины, чтобы открыть, что любит и любим самой прелестной на свете женщиной, но одновременно обнаружить, что при этом вступает в конфликт со смешанным чувством дружбы и чести, препятствующим исполнению самых сокровенных желаний.

– Идиот! – повторял он, злясь на самого себя. – Идиот, разъезжающий на чужих плечах по крыше мира, в поисках покойного матроса, которого я вижу лишь во сне. Да еще и в обществе женщины, которую люблю, и ее мужа… Наверняка это кока или сороче вызвали у меня разжижение мозгов.

Впрочем, валить вину на коку не было оснований, поскольку он прибегал к ней лишь в редкие моменты усталости, сороче тоже атаковало его лишь изредка, так как железный организм испанца чрезвычайно быстро адаптировался к огромной высоте и разреженному воздуху высокогорья, которое он уже начал считать своим домом.

Убеда с ее равнинами осталась уже далеко во времени и в пространстве, как остались позади карибские острова или густые леса Континента, и Алонсо де Молина частенько ловил себя на том, что для него не существует никаких других пейзажей, кроме этих широких высокогорных равнин, где воздух чист, а бескрайние горизонты прерываются лишь величественными цепями заснеженных вершин, над которыми способны подняться разве что кондоры да отдельные облака.

Сам того не замечая, испанец постепенно становился еще одним обитателем высокогорья, прозрачных озер и глубоких долин с бурными речушками, и его любовь к этим диким местам достигла такой степени, что, когда они взобрались на перевал и на горизонте наконец появилась бледная полоска моря и пыльная пустыня, у него неприятно засосало под ложечкой.

– Черт побери! – воскликнул он. – Я уже успел забыть, какое же оно уродливое, это побережье.

– Земля Супая… – подтвердил Чабча Пуси, который уже успел соскочить с носилок и теперь рассматривал грязную пустыню. – Вот там, на юге, в пустыне Наска[54], древние обитатели поклонялись странным существам, которые, по их словам, прибывали к ним по небу на огромных огненных кораблях. Они чертили у себя на равнинах гигантские рисунки, чтобы попросить тех вернуться, и нашим солдатам нередко приходилось вмешиваться, чтобы нынешние обитатели перестали этим заниматься. Все это побережье заселено дьявольскими, жестокими, грязными и злобными людьми, они еще хуже тех, что живут в пустыне Сечура[55], на юге от Тумбеса. Можешь быть уверен, мы здесь хлебнем лиха.

Найка, которая присоединилась к ним как раз, когда ее муж произносил последние слова, улыбнулась, почесывая голову своего неразлучного Пунчаяны.

– Тебе не удастся нас запугать, – сказала она. – Для тебя все, что не горы, – это проклятая земля, и все же мы туда спустимся, увидим что-то чудесное и отыщем Виракочу, друга Молины.