Испанец. Священные земли Инков

Начались перебои с продуктами (их припрятывали, страшась будущего), царила растерянность, возникла даже угроза беспорядков – и это в городе, который славился своим спокойствием, – поскольку впервые появились группы мародеров, которые начали действовать все смелее по мере того, как обнаруживали, что их грабежам уже никто открыто не противодействует.

– Это конец… – таковы были первые слова Чабчи Пуси, когда он устало опустился на скамью во внутреннем саду своего дворца. – Конец Тауантинсуйю, потому что я знаю Атауальпу и думаю, что он вряд ли способен добиться восстановления порядка, который так долго устанавливали. Это все равно что разбить красивый кувшин: никто никогда не сможет собрать все до единого осколки.

– Возможно, Уаскар еще победит, – решил подбодрить его испанец. – У него по-прежнему больше людей.

– Армии формируют не только люди… – изрек Калья Уаси: чувствовалось, что он пребывает в крайней растерянности. – Необходима дисциплина, воодушевление и способные генералы, и из всего перечисленного мы, к несчастью, лишены Кискиса и Руминьяуи, это настоящие военные умы Атауальпы, и Каликучимы, палача. Атокс против них – все равно что ребенок.

– Говорят, Уаскар сам встал во главе своих войск.

– А что он понимает в сражениях? Я солдат и сражаюсь совсем по-другому, когда доверяю тому, кто мной командует. С Руминьяуи или Кискисом я пошел бы хоть на край света; с Уаскаром старался бы лишь спасти шкуру. Вот в чем разница.

– И что же ты будешь делать? – поинтересовался курака.

Тот лишь пожал плечами.

– Не знаю. Я не чувствую себя способным дезертировать, чтобы примкнуть к сторонникам Атауальпы, но идти к Уаскару мне кажется делом бесполезным.

– Оставайся здесь.

– Когда все мои товарищи сражаются с той или другой стороны?

– Лучше уж прослыть трусом, чем дураком или предателем, – заметил андалузец, который успел искренне привязаться к инкскому офицеру. – Если ты станешь убивать людей, не имея полной уверенности, зачем ты это делаешь, то до конца жизни будешь об этом сожалеть. Я знаю по опыту.

– Но ведь идет гражданская же война!

– Это еще одна причина. Какое тебе дело до того, кто займет трон? Когда все вернется в обычное русло, ты сможешь поздравить себя с тем, что спас столько жизней: свою и тех, кого не убил в бою.

– Если бы все так думали, никто бы не стал драться.

– Только братья, друг с другом… – подхватил Алонсо де Молина. – Так они и должны были поступить, если бы и впрямь любили свой народ: избежать кровопролития и страданий. В конце концов, все это произошло из-за того, что старый Уайна Капак слюбился с девчонкой с севера, когда никакая другая его уже не заводила. Несправедливо, что тысячам безвинных людей приходится платить за его слабости.

– Ты часто поворачиваешь дело таким боком, что это сбивает с толку, – сказал Чабча Пуси, неловко разглаживая край туники: он явно вновь испытывал крайнюю тревогу. – У тебя есть странная способность переворачивать понятия, снижая их значение и доводя до абсурда. Свести трагедию целого народа к проблеме импотенции, по-моему, значит упростить свой взгляд на мир дальше некуда.

– Возмущайся себе, если тебе охота, – совершенно невозмутимо ответил андалузец. – Но если бы твой обожаемый Уайна Капак просто-напросто завещал трон своему законному наследнику, не идя на поводу у единственной женщины, которая делала его счастливым в постели, Империя, воздвигнутая его предшественниками, не подверглась бы сейчас риску оказаться раздробленной, и тысячи его безвинных подданных сохранили бы жизнь. Так я это вижу, и точка. А сейчас собираюсь пойти помыться, потому что пыль этой треклятой пустыни набилась мне даже в уши.

За этим занятием позже его застала Шунгу Синчи и не стала ходить вокруг да около, а села на край бассейна, посмотрела несколько секунд на его огромное, покрытое волосами тело, которое лишало ее покоя, и охрипшим голосом сказала:

– Сегодня ночью я приду к тебе в комнату.

– Ну, значит, тогда поиграем в «конкану», – шутливо ответил андалузец. – У нас есть похожая игра, называется «парчис». В твоем возрасте я был мастером.

– Ты так никогда и не будешь воспринимать меня всерьез?

– Когда тебе исполнится двадцать.

– Я тогда уже буду замужем. Мы с Найкой ровесницы, а ее ты воспринимаешь всерьез. Как бы ты поступил, если бы ночью она вошла в твою комнату?

– У нас стало бы больше участников «конканы»… – ответил он все в том же тоне. – Найка – жена моего лучшего друга, а ты – его дочь, и я скорее себя оскоплю, чем нанесу ему оскорбление.

Шунгу Синчи посидела какое-то время с опущенной головой, а затем снова подняла лицо, пристально посмотрела ему в глаза и очень серьезно сказала:

– Наверно, ты бы предпочел, чтобы тебе нанес визит жрец храма Пачакамака.

Испанец не ответил; он лишь протянул руку, схватил ее за лодыжку и потянул, увлекая в воду. Там он повернул ее к себе спиной, задрал ей тунику и начал шлепать ее по ягодицам до тех пор, пока она не начала кричать, словно с нее живьем сдирали шкуру, и в результате спустя несколько секунд появились Найка, Калья Уаси и Чабча Пуси.