Испанка. История самой смертоносной пандемии

Объективные доказательства были получены в 1997 г., когда вирус гонконгского гриппа убил шесть человек из 18 инфицированных. На вскрытии двух жертв был обнаружен отек головного мозга. «Самым ярким проявлением была инфильтрация макрофагами костного мозга, лимфоидной ткани, печени и селезенки у обоих пациентов… У одного из них макрофагами были инфильтрированы даже мозговые оболочки и белое вещество головного мозга»[836]. Наиболее очевидная причина наличия макрофагов в мозге — вторжение туда вируса и реакция макрофагов, которые проследовали за ним, чтобы убить. Этот протокол вскрытия, сделанного в 1997 г., перекликается с протоколами других вскрытий — из 1918 г. Первый: «В случаях, сопровождаемых делирием, мозговые оболочки оказываются инфильтрированы серозной жидкостью, а капилляры инъецированы…»[837] Второй: «Вскрытия летальных случаев позволяли выявить поражения в виде мелких менингеальных кровоизлияний и, в частности, островков отека в веществе коры мозга вокруг сильно расширенных мелких сосудов… кровоизлияний в серое вещество спинного мозга… В этих зонах… отека клетки [мозговой] ткани выглядят измененными»[838].

В 2002 г. Роберт Уэбстер из детской больницы Сент-Джуд в Мемфисе, известнейший вирусолог, вспоминал: «Эти вирусы время от времени проникают в центральную нервную систему, и тогда там начинается ад». Он упомянул случай, когда ребенок из Мемфиса, отличник, подхватил грипп и «стал овощем». В связи с этим Уэбстер заметил: «За свою жизнь я видел достаточно примеров такого рода, и уверен… что грипп может поражать головной мозг. Это редко, но случается. Введите вирус курице, и он, проникнув в обонятельный нерв, убьет ее»[839].

Вирус 1918 г., похоже, действительно проникал в мозг. В результате схватки на этом поле боя могли погибнуть мозговые клетки, что нарушало способность к концентрации внимания, влияло на поведение, затрудняло мышление и даже вызывало временные психозы. Хотя это и происходило довольно редко, нарушения были самыми настоящими.

Но, по ужасному совпадению, это осложнение гриппа в одном случае стало поистине судьбоносным.

В январе 1919 г. во Франции умер конгрессмен от штата Канзас Уильям Борланд — уже третий конгрессмен, убитый вирусом. В том же месяце — и тоже в Париже — повторно заболел гриппом Эдвард Хауз по прозвищу Полковник, ближайшее доверенное лицо Вильсона.

Впервые Хауз подхватил испанку еще в марте 1918 г., во время первой волны эпидемии. Он дисциплинированно просидел дома две недели и отправился в Белый дом, но в Вашингтоне у него случился рецидив, уложивший его в постель еще на три недели. Несмотря на то, что грипп, перенесенный в весеннюю волну, часто обеспечивал иммунитет, после перемирия Хауз заболел еще раз. В то время он был в Европе и 30 ноября в первый раз встал с постели, чтобы встретиться с французским премьером Жоржем Клемансо. Встреча продолжалась 15 минут. После этой встречи Хауз вспоминал: «Сегодня, впервые за неделю, я лично приступил к выполнению своих официальных обязанностей. Я десять дней проболел гриппом и чувствовал себя более чем скверно… Столько людей умерло с тех пор, как грипп начал свое шествие по миру… Многие мои сотрудники умерли, в том числе бедный Уиллард Стрейт»[840].

И вот теперь, в январе 1919 г., болезнь поразила его в третий раз. Он болел так тяжело, что некоторые газеты поспешили сообщить о его смерти. Хауз язвительно называл эти некрологи «чересчур великодушными»[841]. Но досталось ему крепко: спустя месяц с лишним после выздоровления он записал в дневнике: «Когда в январе я заболел, то потерял способность следить за делами и пока не уверен, что она ко мне вернулась»[842].

А важных дел, за которыми стоило следить, в Париже начала 1919 г. хватало.

Представители стран-победительниц, представители слабых стран, представители стран, которых еще не существовало (пока это были просто обломки поверженных стран), — все они собрались здесь, чтобы выработать условия мира. Несколько тысяч человек из десятков стран пытались обойти острые углы и прийти к согласию. Германия не имела права голоса. Державы-победительницы просто диктовали ей свою волю. Среди всего этого скопища, этого поистине вавилонского столпотворения повестку дня определял Совет десяти — представители наиболее могущественных держав. Но даже в этом узком кругу была своего рода «большая четверка» — Совет четырех: Соединенные Штаты, Франция, Британия и Италия. Но на деле все решали три страны из четырех — и, следовательно, все решения принимали, строго говоря, три человека.