Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

Вот отрывок из воспоминаний Охапкиной Александры Дмитриевны, бывшей учительницы[544]. В 1941 г. ей было 12 лет. Типичный советский ребенок, пионерка, жившая у своей старшей сестры в Новгороде, в семье военнослужащего. Уходя в эвакуацию, она положила в свой детский чемоданчик самое дорогое, что у нее было: портрет Сталина. Но куда идти под страшными бомбежками, было непонятно: «Глухой осенью под постоянным огнем мы вместе с другими (около двухсот женщин и детей) пробирались из Новгорода в сторону деревни Шевелево. Дошли по прямой лесной дороге до монастыря Ионы Отенского, где находился штаб одной из воинских частей советской армии (сюда в начале августа 1941 года приезжал Ворошилов)». В течение первых недель войны произошло ее быстрое взросление. Вначале это было непонимание разворачивающейся трагедии, потом страх от бомбардировок, а потом потеря веры в прежние идеалы: «Здесь находился наш отряд и русские солдаты, обессиленные от голода и вывезенные из Луги. Среди них было много раненых и больных.

Там находился и отряд из 45 украинцев, которым командовал капитан. Вспоминается такой эпизод. Было очень холодно, мороз доходил до 42 градусов, и моя мама решила связать этому капитану перчатки. Но не успела одну довязать, как отряд послали на задание. „Через два дня вернусь, а к тому времени вы мне ее уже и довяжете“, — сказал, уходя, капитан. Ждали его несколько дней, но он так и не вернулся. А через некоторое время, когда мы уже переходили через реку Волхов, встретили его убитым. Ему выстрелили в сердце. Сапоги сняли. А птицы уже поклевали ему нос. Вокруг него было разбросано 45 котелков, касок, противогазов, везде валялись гильзы. И мы решили, что его убили его же солдаты, украинцы, а сами сдались в плен немцам. Такое иногда бывало».

Мы не знаем причин произошедшего. Но факт остается фактом. Про предательство 1941 г.: «Расположились мы в монастырской келье, где окна без стекол, забиты кое-как досками и тряпками, отопления нет, варим картошку на железной печке-буржуйке, еще есть мороженая капуста.

Линию фронта разделяла река Волхов. А у деревни Шевелево была расположена деревня немецких колонистов, в которой размещался немецкий штаб. Отсюда немцы 27 октября неожиданно ворвались в монастырь и после жестокого боя заняли его. Проводником у них был предатель, русский парень, он показал им прямую дорогу через болото».

Немцы оказались именно такими фашистами, как их описывала советская пропаганда: «Раненых солдат немцы расстреляли, а тех, которые еще могли ходить, взяли в плен, в том числе и врачей. Одному капитану Сорокину удалось выпрыгнуть в окно и убежать в лес. В кельях все переворошили, забрали последние теплые вещи и выгнали нас на снег с криками „русский швайн“.

Детей загнали в подвал церкви, а в проход поставили трех лошадей, чтобы мы не смогли убежать. Без еды и воды немцы продержали нас там двое суток. Потом сами ушли, а на оборону поставили испанцев».

У несчастных беженцев началось существование между жизнью и смертью: «Как-то мать вышла из кельи и вдруг закричала: „Прячьтесь, испанцы идут!“ А спустя некоторое время слышим: „Откройте скорее, они меня хотят убить“.

Так мы просидели в келье монастыря около 2 месяцев. В голоде, холоде, страхе. Зима стояла лютая, мороз доходил до 42 градусов. По ночам за стенами идут бои. Наши бойцы подходили от леса, который окружал монастырь, и начинался бой. Мы ложились к стене под подоконники, тогда пули и осколки гранат пролетали мимо нас»[545].

Чуда не произошло. Их убежище раскрыли: «Испанцы стреляли по нашим солдатам из окон. Наших красноармейцев там полегло гораздо больше, чем испанцев, которые укрывались в зданиях. Испанцы пока еще не знали, что в монастырских кельях кто-нибудь прячется. Но однажды, когда мать вышла в коридор, ее заметил испанец, и мы уже все тогда оказались обнаружены. К нашему удивлению и радости, они нам ничего плохого не сделали. Иногда нам приносили воду, но на улицу выходить не разрешали».

Испанцы запомнились Александре Охапкиной как люди крайне вороватые, но не жестокие и даже с каким-то элементом сочувствия к мирным жителям: «У местного населения они отбирали свиней, коров, мясо готовили на кострах. Однажды двое испанцев, молодой и постарше, красивые, волосы черные кудрявые, пришли к нам с обыском, искали наших солдат. Все перевернули, спрашивали: „Где цивильные?“ Детей не трогали, а потом дали 20 минут на сборы и выгнали всех на снег, и старого, и малого. Выстроили, сфотографировали и погнали дальше от передовой линии, снова к деревне Шевелево, где они были размещены. Теперь-то я понимаю их вынужденную жестокость по отношению к нам, мирным жителям. Они знали, что оставаться в монастыре, где шли бои, нам нельзя. Наша жизнь подвергалась здесь смертельной опасности. Поэтому и выгнали нас, чтобы мы как-то могли выжить. „Убирайтесь, а то запорем“, — говорили они»[546].