Испанская дивизия — союзник Третьего рейха, 1941–1945 гг.

В июне 1948 года Паласиос при наличии материалов в цеху не выполнял производственные нормы. С 12 августа 1948 года по октябрь 1948 года совершенно не выходил на работу и не работал 48 рабочих дней.

Костильо со 2 августа 1948 года по 26 октября 1948 года отказался выходить на работу и не работал 48 рабочих дней. Россалини в июне месяце 1948 года при наличии материалов в цехе ширпотреба не выполнял производственные нормы. С 26 июля 1948 года отказался выходить на работу и не работал 53 рабочих дня.

Родригес 1 июля 1948 года категорически отказался выходить на работу в кузнечный цех завода „Серп и молот“ для сборки и выпуска сельхозмашин к уборочной кампании»[665].

Что любопытно: когда расспрашивали свидетелей о поведении указанных лиц в советском плену, совершенно не учитывался тот факт, что имя капитана Паласиоса упоминалось в актах ЧГК и даже использовалось в целях советской пропаганды: «28 ноября 1944 г. в УПВИ было представлено заявление 38 испанских военнопленных солдат 250-й дивизии и обращение к руководителям Верховной хунты национального единения Испании, подписанное 199 военнопленными».

В заявлении говорилось, что ознакомившись со зверствами нацистских оккупантов в г. Пушкине, раскрытых Чрезвычайной государственной комиссией, они считают, что этот документ возлагает ответственность на командиров 250-й испанской «Голубой дивизии» Муньоса Грандеса и Эстебана-Инфантеса.

Были выдвинуты конкретные обвинения: «Капитан Гильермо Надар из 1-й роты и лейтенант Муро крали государственные и частные рояли и, продержав их несколько дней у себя, топили ими затем печи…

С ведома командиров дивизии немцы забирали статуи, и картины, и украшения со стен Екатерининского дворца, уничтожали, упаковывали и увозили книги…

Испанские солдаты и офицеры забирали из домов иконы, зеркала и другие предметы, крали иконы и т. п. вещи большой ценности… 2-я артгруппа увезла с собой царские парадные кареты…

Капитан Паласиос, в настоящее время военнопленный, забирал мебель из домов в Красном Бору, обставил ею публичный дом…»[666].

Но, как видно из этого уголовного дела, следователей интересуют не преступления испанцев во время войны, а нарушение внутрилагерной дисциплины, невыполнение производственных планов и, конечно, антисоветская агитация и пропаганда.

Следует отметить, что с процессуальной точки зрения данное дело велось весьма квалифицированно (чего часто нельзя сказать о сталинском правосудии по отношению к советским гражданам). Заслушивалось большое количество свидетелей. По кассационной жалобе Паласиоса и Россалини приговор по предыдущему делу был отменен с возвращением его для нового рассмотрения.

Свидетелей по этому делу можно разбить на три группы. Первая полностью подтверждала факты этих противоправных (с точки зрения советского права) действий. Однако были люди, которые сочувствовали капитану Паласиосу и его товарищам. Они пытались доказать следователям, что заявления обвиняемых носили вполне безобидный характер. И, наконец, некоторые военнопленные говорили о том, что они ничего не видели и ничего не знают.

В процессе рассмотрения этого дела испанские военнопленные поменяли место своего пребывания. Их перевели в Боровический лагерь, находившийся на территории Новгородской области. Судебное заседание началось 9 декабря 1949 г.

Военный трибунал войск МВД Новгородской области на закрытом судебном заседании в г. Боровичи в расположении лагеря № 270 в составе председательствующего капитана Москвенкова, заседателей майора Фролова и капитана Маракулина, при секретаре лейтенанте Истомине, с участием переводчика испанского языка старшего сержанта Пульгара повторно рассмотрел это дело.

В начале процесса все обвиняемые, как один человек, заявили: «Предъявленное мне обвинение понятно, давать показания суду желаю, виновным себя не признаю»[667].

Свидетели на процессе в основном повторяли то, о чем говорили на допросах, однако встречались и дополнения. У этих фалангистов постоянно менялись приоритеты. Изначально они возлагали свои надежды на Гитлера, потом на американцев и, наконец, на своего врага — англичанина Уинстона Черчилля. «После окончания войны, когда немцы были повержены, Паласиос, Россалини и Костильо говорили, что скоро американцы и англичане начнут войну и освободят из плена их и испанских детей, которые находятся в рабстве в Советском Союзе. Затем говорили, что, когда они будут свободны, то всех антифашистов-испанцев, предавших испанскую армию, будут предавать суду Военных трибуналов.

Летом или весной 1946 года после речи Черчилля в Фултоне (состоялась 5 марта 1946 г. — Б. К.) Паласиос перед военнопленными испанцами произнес речь, в которой сказал, что скоро русские будут уничтожены и мы будем освобождены из лагеря»[668].