Испанская дочь

«Ох, ну когда же эта Сильвия перестанет без умолку тарахтеть?» Я вручила ей стакан с лимонадом. Потом наполнила свой и сделала большой глоток. То и дело поглядывая на дверь у нее за спиной, я все вызывала в воображении образ Хуана. Мне так хотелось снова его увидеть! Признаться, у меня даже ноги зудели, чтобы вернуться к нему в гостиную!

Сильвия отпила чуточку лимонада.

– Может, стоит отнести лимонада Хуану? – не выдержала я.

– Кому?

Ах да! Я ж не догадалась их друг другу представить. Да что со мной такое? Один взгляд на Хуана – и я уже вся растекаюсь, точно жидкий крем.

– Нашему соседу.

– А, тому. Да нет, не беспокойся, он ведь даже не представился.

Сильвия была права. Хуан даже не попытался поздороваться с нами, как полагается. Хотя чего можно от него ожидать? Он никогда не вел себя так, как принято в светском обществе, а его отец так и вообще был сумасшедшим. Но Хуан все же несомненно был красавцем! Интересно, не женился ли он часом? Забыла посмотреть, есть ли у него кольцо на пальце. Кстати, этим вполне могло бы объясняться такое его безразличие ко мне.

Внезапно дверь широко раскрылась, и в комнату вошел отец. Я ожидала увидеть рядом с ним Хуана, однако папа оказался один.

– Сильвия! Как приятно тебя видеть, ma belle![52]

– Здравствуйте, дон Арманд!

– Ты ведь придешь к нам на день рождения Анхелики? – спросил отец со своим сочным французским акцентом. Он уже двадцать лет прожил в Эквадоре, а говорил до сих пор так, словно бы только что сошел с корабля.

– Конечно же, дон Арманд. Я буду очень рада! На самом деле, мы с вашей дочерью как раз и обсуждаем подробности праздника.

– Papá, ты уже видел Хуана? Он дожидался тебя в гостиной. – Хотя, быть может, он отправился на кухню, как я предложила. Ах, и зачем я сказала ему такую глупость!

– Какого Хуана?

– Мы знаем лишь одного Хуана. Нашего соседа.

– О! Так он вернулся? – Тут отец вновь переключил внимание на Сильвию и сделал ей комплимент насчет того, как замечательно идет к ее глазам оливковый цвет платья.

Извинившись, я выскочила из столовой и поспешила на кухню. Там Росита в одиночестве замешивала тесто для empanadas.

– Ты не видела Хуана?

– Последний раз я его видела в гостиной.

Я выбежала из дома, но соседа нигде не было видно. Я могла бы, конечно, пойти к его дому – но это было бы слишком для меня унизительно. И к тому же – что я ему скажу? «Почему ты не подождал меня на кухне, как я велела?» Тогда он уж точно сочтет меня сумасшедшей. А может, я и вправду немного теряю рассудок? Я ведь не могу даже понять сейчас, что чувствую. Точно я знаю лишь то, что никак не ожидала увидеть Хуана – ни сегодня, ни когда бы то ни было еще.

Я поглядела на дорожку, что вела к его дому, с тоской сожалея, что теперь все совсем не так просто, как было до его отъезда.

* * *

Гости уже вовсю собирались внизу. Дрожащими от волнения руками я вдевала в уши сапфировые сережки. Сильвия оказалась права. Ярко-синий – так называемый «королевский синий» – действительно был мне к лицу. Матушка со слепой готовностью согласилась со всеми предложениями моей подруги, не утруждая себя излишними мирскими хлопотами.

Моя мать имела весьма скромное происхождение. Она была одной из восьми детей в семье, и они все до единого считали ее счастливейшей девушкой в их родном городке Эль-Милагро, которой повезло найти богатого иностранца и выйти за него замуж. Этой ложью о ее замужестве они хвалились всем и каждому. Правда же крылась в том, что у отца уже имелась в Европе жена. И все же оба моих родителя вели себя так, будто его настоящая, испанская, супруга была не кем иным, как просто давно забытой родственницей.

Я никак не могла понять, что же такое нашел отец в моей матери. Внешность у нее была очень простой и ничем не выделяющейся. Однако обращалась она с мужем точно с божеством. Она никогда ему не перечила, лишь просто молитвенно соединяла руки, когда он выговаривал ей что-то обидное. Такую рабскую покорность, такую слепую преданность трудно было сыскать. Отцу нравилось, что она с легкостью все прощала, что ничего от него не требовала. Был только один известный мне случай в их мерно текущей семейной жизни, единственный грех со стороны отца, который моя мать не смогла так просто стерпеть. И отец пострадал за свою внебрачную неосмотрительность, получив в наказание от матери целый месяц молчанки. Впрочем, в конце концов они достигли перемирия.

Несколько месяцев спустя отец однажды изрядно напился – и вот тогда он впервые и обмолвился мне о своей испанской жене. Он сказал, что нынче ее день рождения и, дескать, пьет он в ее честь. Сказал, что зовут ее Марибель и что она танцует фламенко, как богиня. И что у нее роскошные волосы до самой талии, а кожа – нежная, как лепесток. Но при этом у нее всегда был отвратительный характер, и она могла на долгие годы затаивать обиду. И что она, точно спичка, мгновенно вспыхивала гневом.

– Как же она при этом сквернословила, – добавил отец, приканчивая бутылку вина. – Но она определенно знала, как любить мужчину.