Испанская дочь

Сказать, что мне неловко было слышать, как отец подобным образом распространяется о женщине, было бы сильным преуменьшением. И еще хуже было то, что речь шла вовсе не о моей матери. В итоге я встала и ушла, оставив его в кабинете одного – в обществе бутылок и воспоминаний.

Я всегда подозревала, что все попытки моей матушки стать для него идеальной женой напрямую связаны с той неистовой, пламенной женщиной, которую он никак не мог забыть.

Прежде чем спуститься вниз к гостям, я напоследок оглядела себя в зеркале. В глубине души я очень надеялась, что отец пригласил на праздник и Хуана. Я не видела его ни разу после того эпизода с Сильвией и рассчитывала, что ныне мне представится возможность извиниться за свою грубость. Если ему понравится, как я сегодня выгляжу, он, возможно, куда охотнее меня простит.

В передней зале, в гостиной и по патио рассыпались, наверное, не меньше сотни гостей. В самом низу лестницы отец взял меня за руку. Он буквально сиял торжеством. Прежде я никогда не замечала такой гордости в его глазах, его внимание ко мне действовало просто опьяняюще.

– Ma chère, я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал мне на ухо отец, когда я помахала рукой Сильвии и в поисках Хуана обвела взглядом лица гостей. – Laurent, je présente ma fille, Angélique.

– Enchanté[53], – ответил незнакомый мне мужчина.

Хорошо, что я держалась за отцовское предплечье! Передо мной стоял молодой и статный красавец, истинный аристократ. Он склонился поцеловать мне руку, отчего у меня внутри как будто все поплыло.

– Лоран только что прибыл из Франции. Он писатель-романист.

«Романист? Какой утонченный род занятий!»

– Я никогда еще не встречала настоящего писателя, – произнесла я на своем убогом французском. Я не владела этим языком так бегло, как можно было ожидать от дочери француза. Но в том была скорее папина вина, поскольку он большей частью разговаривал дома по-испански. – И о чем же ваш роман?

– О, на самом деле о совершенно разных вещах. О любви, о страсти, о лишениях, о войне.

У меня всегда был талант общения с людьми. Я хорошо чувствовала, как увлечь их разговором. Все, что мне обычно требовалось, – это спросить у собеседника о нем самом. Меня такая тактика ни разу еще не подводила. Теперь же я применила свое умение и к Лорану.

Всего лишь несколько удачно заданных вопросов – и этот француз принялся как на духу рассказывать мне о себе. Он объяснил, что он по натуре художник и что среда для него не имеет значения, покуда он способен самовыражаться. Что он огромный поклонник нового авангардного (модное нынче в Европе слово!) художника – Анри Эмиля Бенуа Матисса. По уверениям Лорана, вся Европа сейчас была охвачена новыми художественными течениями.

Я всегда мечтала поехать в Европу – особенно на родину своего отца, – но сильно сомневалась, что у меня это когда-нибудь получится. Тем более если я выйду замуж за кого-либо из местных.

Но куда же делся мой отец? Оглядевшись, я заметила папу в его любимом кресле – на его «троне» – со стаканом хереса и в окружении друзей. Притом он во все глаза смотрел на меня. Если не считать его неудавшейся попытки выдать меня замуж за Фернандо дель Рио и заключить с этим наглым и заносчивым плантатором нечто вроде средневекового альянса, отец вообще мало интересовался моей светской жизнью. И уж точно никогда прежде не представлял меня новому мужчине, а тем более не выглядел при этом таким довольным и не следил внимательно за каждым моим жестом.

А теперь отец не отрываясь глядел на меня и лучился улыбкой. Лучшего вечера для меня было даже не представить!

Кто-то подошел с ним поздороваться. Кто-то в поношенном коричневом пиджаке.

Хуан.

Я смущенно заерзала на сиденье. Ожидая, пока накроют стол, мы с Лораном присели вдвоем на небольшой козетке в гостиной. Он уже по меньшей мере минут двадцать обсуждал современное изобразительное искусство, причем мне не удавалось даже вставить слово. Впрочем, я все равно не знала, что по этому поводу сказать, поскольку училась лишь до шестого класса, а потом всецело обратилась к музыке и обучалась играть на арфе дома с частным учителем.