Испанская гитара

– Теперь я понимаю, что ты и статьи писать можешь, – засмеялась Маша. – Прекрасно выражаешься на профжаргоне. Писать-то ты умеешь, наверное?

– Приблизительно так, как тот автор, опус которого ты читала в самолете. – Павел обнаружил, что до сих пор держит Машу за локоть, и отпустил. – И не забывай – я не умею читать, поэтому прочесть написанное и исправить ошибки никак не могу!

Она продолжала смеяться, косички подпрыгивали на плечах в такт шагам, юбка развевалась, и Павел внезапно ощутил себя абсолютно свободным – от всего.

Он в древнем городе, который когда-то захватили мавры, пришедшие с иных берегов. Он идет по старинной улице, а рядом красивая женщина, которая не пытается его обвинить, усовестить, урезонить. Ей почти ничего от него не нужно – так, чтобы он убил кого-нибудь, если понадобится, пустячок, мелочь, для красавицы кабальеро и не такое сотворит! – и она смеется над его шутками и шутит в ответ. И это так непривычно, так вынесено за реальность домашних обоев и безликих офисных стен, так похоже на детское сновидение, что Павел ощутил себя… почти счастливым.

Он однажды уверился, что счастья больше не будет. Никакого. Ровное бытие, где у него есть немного прав и много обязанностей – да, но ведь все так живут. И соседи, и знакомые, и люди из телевизора – все живут именно так. А остальное – вранье, бабушкины сказки, щедро сдобренные малиновым вареньем рекламы. Не бывает рьяных чувств, откровенных разговоров, бывает хождение вокруг да около, деловые вопросы и отношения на денежном уровне. Иногда можно пострелять, теша себя иллюзией, что человек в перекрестье прицела – мерзавец и негодяй. А на самом деле, может, он благородный Робин Гуд, стремящийся уничтожить подлого шерифа Ноттингемского, который отсыпал наемнику золота за сохранение своей ничтожной шкуры.

Но здесь, на земле пламенных идальго, Дон Кихота и ехидного Лопе де Вега – людей, которые в числе прочих сделали эту страну такой, какова она теперь, – невозможно постоянно носить маску. Хоть для себя самого надо ее снять, пускай тот, кто прячется под ней, – словно голый розовый моллюск в открытой раковине. Маша не знает про моллюска, никто больше не знает. А самому Павлу не повредит не обманывать себя денек-другой.

– Значит, тебе здесь нравится? – спросил Санников.

– Да, – откликнулась она беззаботно, перебросила сумочку на другое плечо и задрала голову, чтобы рассмотреть плитку на фасаде узкого строгого дома. – Я очень простое существо, на самом-то деле. Я люблю советские комедии, домашние обеды, чтобы вся семья за столом, и ненавижу диеты, хотя периодически на них сажусь. Мне нравятся мягкие игрушки, я разговариваю с ними и даю им имена. Лизка считает, что поэтому я немного чокнутая. Еще я люблю зимой в лес на лыжах, люблю яблоки, сирень, котов и собак, путешествия. Людей.

– Вот уж неожиданно, – пробормотал мизантроп Павел.

– А ты не любишь?

– Смотря каких и с чем. С морковкой и тушеных – вполне себе.

– Человеконенавистник? – живо поинтересовалась Маша. – У тебя детская травма?

– У меня рабочая паранойя, – проинформировал ее Павел. – А ты-то почему так людей любишь?

– Не знаю, – сказала она, – всю жизнь люблю. Мне кажется, что я появилась на свет, чтобы людям стало лучше. Я веселая и умею этим делиться. И еще я полезная. Могу подметать, кормить кур, вышивать крестиком. – Она помолчала и добавила: – Но ненавижу.

– Крестик?

– Именно. Он мелкий и ужасно занудный.

И Павел захохотал.

В Алькасаре, равно как в музее, уже закрывавшемся, доморощенным сыщикам ничем не смогли помочь, а служитель в соборе не говорил по-английски. Никто не помнил кудрявую русскую девушку, задорно улыбавшуюся с Машиной фотографии. Конечно, как сказали в Алькасаре – тут каждый день проходят толпы. Невозможно запомнить всех.

– На ужин мы, похоже, опоздали, – сказал Павел, посмотрев на часы, и Маша подумала – какой ужин? – а потом вспомнила, там что-то такое полагалось по программе. Начинались сумерки, густые и вкусные, как сладкое вино. – Но, думаю, я смогу позволить себе тебя угостить.

– Ваша фирма не разорится? – поддразнила его Маша.

– Возьму кредит в крайнем случае. Ты хочешь вернуться в парадор, или поедим здесь?

– Давай вернемся, – протянула она жалобно, – у меня ноги отваливаются.

Он кивнул, не выказывая никакого удивления, и, мгновенно сориентировавшись, повел Машу к выходу из старой части города, туда, где можно поймать такси. И тут она подумала, что ни разу за весь день не вспомнила о Вольдемаре.