Исповедь не бывшей монахини

На мне был одет простой домашний чёрный платочек с повязанным лбом. Мне казалось, что мама расстроилась из-за моего внешнего вида. Мы сели в отдельную комнату и начали разговаривать. Они рассказали, что когда получили письмо, где сообщалось о моём уходе в монастырь, мама рыдала несколько дней. Да и теперь они спрашивали меня, когда я вернусь. Мой ответ был: «Никогда». Хоть это было и жестоко по отношению к ним, но в то время никто не мог отговорить меня от этого решения. Они уехали, и следующий раз я увидела их через год, когда они повторно приехали в монастырь. Потом шли годы, и я очень редко могла поговорить с ними по телефону, а очередной раз я встретилась с ними на ярмарке в Сочи уже спустя пять лет.

В мае к нам первый раз приехал схиархимандрит Ефрем из Ватопеда. Весь монастырь гудел от работы. Всю ночь мы убирались, гладили воротнички для платьев детей. Даже не до конца всё прибрали, пришлось уже в последний момент прятать всё по шкафам, когда отец Ефрем подходил к библиотеке, в которой мы гладили. Как раз в этот приезд нашли мать Евфимию в шкафу спящей. Ей повезло, что это не случилось при старце. После встречи гостей матушка сняла меня со старшинства. Послушница Таня, которая была со мной в приюте, сказала, что мне надо было распределять послушания, тогда бы всё успевали без аврала. Я согласилась с ней и была рада, что хоть один человек сказал мне, в чём я была не права. Матушка никогда мне не объясняла ничего, возможно, это была игра: «Догадайся сам».

Мне поручили послушание выпекать просфоры. Обучала меня мать Амвросия. Сначала я пекла с ней, а когда поняла всю суть этого дела, начала справляться сама. Перед Великим Постом необходимо было напечь огромное количество просфор, чтобы первую неделю не выходить на послушание. Каждый день в течение недели до трёх часов ночи я выпекала просфоры. Последние дни у меня уже не было сил, и я рыдала над ними. Но никто этого не видел и не знал об этом.

4

Начался мой новый этап послушаний. Я ремонтировала помещения, белила монастырские стены. Вечером мыла посуду до часа ночи. А потом дежурила раз в три дня по ночам. Подъём был в 5 утра, но после дежурства в 8 часов. Мне это всё очень было не привычно. Пыталась вставать не в 5, а в 4, чтобы почитать хоть что-нибудь из святых отцов, потому что времени на это совсем не было.

Как-то меня поставили на коровник. Для девушки, прожившей всю жизнь в городе, это было очень непривычно: кругом навоз, моча, грязные хвосты били по лицу.

Сёстры решили научить меня доить корову. Дали самую лёгкую, как мне сказали. Звали её Рыжка. С этого дня для меня пошёл новый период. Это было ужасно трудно, болели руки по утрам, я не могла разогнуть пальцы от боли, приходилось делать гимнастику, чтобы начать как-то ими шевелить.

Корова, которую мне дали для дойки, была не только, как мне сказали, самая лёгкая, но и самая грязная. Она умудрялась каким-то образом измазать своё вымя в навозе так, что приходилось его отмачивать, прежде чем мыть. Конечно, мне не нравилось это послушание, но ничего не оставалось делать, как терпеть.

В начале лета я узнала о ските Карижа, где жили сёстры с коровами в летний период. Меня послали с группой приютских детей убирать навоз с огорода на огромную кучу. С обеда и до позднего вечера я без отдыха закидывала навоз вилами на высокую скирду. Откуда у меня черпались силы, тогда я не понимала. На куче мать Арсения и послушница Ирина этот навоз утаптывали.

Когда настал вечер и несколько послушниц присели отдохнуть, дожидаясь машины из монастыря, мать Арсения не давала нам отдыха. Она хотела, чтобы мы не сидели праздно, а чем-нибудь занимались. У меня просто не было сил и я плохо себя чувствовала.

Когда приехала в монастырь, измерила температуру своим градусником. От переутомления она поднялась до 37,4, но отлёживаться мне никто не дал, мне пришлось идти в просфорню и до 2 часов ночи с мокрыми глазами от слёз допекать просфоры после матери Амвросии.

Как-то я подошла к матушке и попросилась поехать к матушке Нине в Тюмень, а также сугубо попоститься. Видимо, по писаниям святых отцов меня как послушницу нужно было спустить с небес и поставить на грешную землю, поэтому в июле матушка направила меня в скит Карижа на долгое время.

Я была очень аскетично настроена, начитавшись и наслушавшись на трапезе книг старца Иосифа исихаста, я побежала в монастырский огород, сорвала палку и припрятала её у себя под кроватью. Когда я понимала, что как-то согрешила, то приходила в келью и била себя этой палкой, подражая старцу. В то время я писала в помыслах матушке всё. Добавилось к аскезе и просьба поехать к матушке Нины, которая, по словам нашей игуменьи, кричала на своих сестёр и гоняла их за сибирскую медлительность. На всё это был вердикт – она отправляет меня в Карижу к коровам, а там мне будет и пост, и аскеза. Хотя мне и не хотелось туда ехать, но за послушание я должна была преодолеть в себе этот страх.

Скит – ночные молитвы, бдение, пост, молчание и коровы. Всё это для меня превратилось в огромное испытание.