На праздник в монастырь всегда собирались все сёстры скитов и дочерних монастырей. Однажды утром к нам в скит приехал монастырский водитель Анатолий Иванович на Уазике и сказал, что будет забирать не только молоко (за которым он приезжал ежедневно), но и всех сестёр. Мать Арсения почему-то начала спорить с ним и говорить, что накануне она звонила матушке и та не благословила приезжать Карижскому скиту на праздник. Анатолий Иванович пожал плечами и уехал. Через полчаса вернулся и ругаясь на неё, он сказал собираться в монастырь. Мы в спешке загнали коров в стойла, потому что уже вышли пасти. Оделись по парадному и уселись в машину.
В монастыре сразу двинулись по направлению к храму. Служба уже началась, и, как всегда, матушка пришла с задержкой, а мы, готовые для благословения, по чину подходили к ней. Матушка с серьёзным видом начала отчитывать мать Арсению за самоуправство:
– Почему ты с сёстрами сразу не села в машину, которая приехала за вами? Почему приходится из-за вас гонять туда-сюда монастырскую машину?
Мать Арсения с жалостливым видом начала оправдываться:
– Матушка, я вчера у вас спросила, и вы сказали, не приезжать.
– Кто тебе сказал это? Ты сама подумай, праздник и как же вам не приезжать. С тебя бы за это форму снять, но ради праздника не буду это делать. Идите в трапезную и накрывайте там столы – это для всех вас наказание, чтобы следующий раз неповадно было повторять такое, – сказала строго матушка.
Мы пошли в трапезную и работали до прихода сестёр из храма. Между собой послушницы были в недоумении – почему наказали всех. Мы не попали в храм на праздник и обижались на старшую.
В скиту к матери Арсении относились как к игуменье. Сёстры ей часто говорили, что она уже почти игуменья. Ей это нравилось, видно было на лице удовольствие. Она уже серьёзно готовилась к переезду. Это подтвердилось, когда приехал в монастырь владыка из ставропольской епархии, чтобы выбрать для себя игуменью в монастырь, который был отстроен благодетелями в Ессентуках. Мать Арсению вызвали для показа. Претендентки были две: мать Варвара и мать Арсения. Одну из них владыка должен был выбрать, пообщавшись лично. Владыка выбрал мать Варвару, и мать Арсения очень расстроилась из-за этого.
Наступала осень, и обычно коров перегоняли на зиму в монастырь. Но на этот раз матушка решила оставить их на Кариже, а вместе с ними и нас. Погода испортилась, приходилось пасти коров до первого снега по грязи и дождю. В один из ненастных дней к нам приехала съёмочная группа, которая по благословению игуменьи снимала фильм про монастырь.
Мы должны были заниматься своим обычным делом: сгребать навоз, вывозить его на тачках по непролазной от грязи дорожке, таскать сено вилами, носить воду в вёдрах и многое другое, а они ходили за нами вслед и снимали. Так мы и не узнали, как называлась передача и фильм, но где-то в архивах до сих пор, наверное, существует запись 2004 года, где мы в разноцветном одеянии совершали подвиг ради Христа.
Наступила зима, выпал снег, и коровы всё время находились в стойлах. Часто выключали электричество, а для нас это была большая проблема. Рано вставали, и нужно было каким-то образом почистить коровник. Утром ещё было темно, и в очередное отключение света оказалась моя смена уборки. В 5 утра я зашла в помещение коровника, расставила свечки по подоконникам и начала убирать навоз. Необходимо было ещё накормить коров комбикормом и отходами. В 6 утра пришли сёстры, и началась дойка.
На этот раз я решила попробовать подоить самую тяжёлую корову Марту. Тяжёлой её называли сестры. Марта была молодая чёрная и очень своенравная корова. Мне она показалась лучше тем, что её упругие соски были легче в доении, в отличие от мягких сосков Рыжки.
К концу декабря в Кариже участились пожары. Зимой в деревне практически не было людей. Видно, этим и пользовались воришки, которые поджигали дома один за другим. Матушка приняла решение перевести коров и нас в монастырь. Мы собрались, упаковали вещи и погнали коров по снегу домой. Необычная картина открылась перед взором встречных людей: монашки бегут по снегу вместе со стадом прыгающих коров.
Я продолжила работать на коровнике в монастыре. Это длилось ещё целый год.
Очень редко мне давали послушание просфорницы. В основном я каждый день после коровника шла в просфорню, чтобы успеть до начала службы замесить тесто. А пекла просфоры мать Амвросия.
Матушка время от времени ругала на занятиях мать Амвросию за то, что она считает себя умнее игуменьи. Она постоянно напоминала монахине о её презрительном отношении к ней. Когда-то после приезда из Иерусалима, где мать Амвросия по благословению владыки была на послушании в Горнем монастыре целый год, она заявила, что матушка со своей малоярославецкой колокольни не может понять её возвышенных чувств. Зря она сказала об этом в своих помыслах, потому что их узнали потом все сёстры, и в придачу она получила постоянное напоминание и укорение об этом на все годы.