Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Кстати, мужа её я таки вытащила из «кутузки», но он, подлец такой этакий, скоро попался на краже то ли гусей, то ли кур, то коз. Короче, следователь мне потом говорил, что он с величайшим своим удовольствием посадил таки того дурака. Вдругорядь я воришку не ездила защищать. Супруга его поняла, что не стоит он тех хлопот, что она натерпелась.

Так вот, тут мать смогла подняться над бабской природой, поняла, что дочери выше, дороже, чем воришенька-муженёк. Крал живность по дачам, по хатам – зачем? Да на бутылку, конечно. И за него кару нести должны дети? Нет, уж, подвинься, решила она. И молодец!

А в случае с Сашей?

Кто виноват в конечном то счете? Конечно же, мать ее родная. Где она упустила за дочкой контроль? Точнее, за мужем контроль упустила. А муж то вовсе и отчим девчушке.

Что мать, не знала, что девчонку по барам таскают с двенадцати лет? Чай, не Москва, а захудалое городишко или большое село, где все друг о друге знают лучше, чем о себе.

Не хотела упускать муженька? А потеряла родное ей существо – дочурку.

И покатилась юная Сашка по стежкам дорожкам кривым, да все вниз, в жизни омут, в болото наркотиков.

И повторила она путь своей матери. Равнодушно ей было как её дочка растет. Не до дочери, когда молодость пропадает. Прожигать жизнь девчонка мешает.

Всё в жизни от матери достается. Да и сама жизнь Богом дается, да женщиной нарождается.

А уж дальше сам делаешь выбор.

Как сделал Тимур.

Настасья, дура из редкостных

Это история не из моей практики адвоката, мне поведал ее, рассказал старый, опытный адвокат из семьи адвокатской старинной. Династия их адвокатской среды уходила корнями в империю царскую, в дела давние да старинные. Вот оттуда память его вытащила историйку про Настасью-дурёху.

Стоим мы, адвокаты, в суде, стены подпираем, озираем обшарпанные стены да обдрипанный потолок судейского здания, да рассуждаем о кардинальном отличии грабежа от разбоя. Ожидаем, когда судья выйдет из совещательной, огласит приговор. Потому отлучаться нельзя, потому языки в свободной беседе развязаны.

Ну, вот, этот адвокат из династии зацепил тему тем, что, дескать, дед и отец его говорили, что до революции, до октябрьской, то бишь, в этом здании тогда тоже суд находился. Называлось зало суда присутственным местом, вдоль стен стояли кресла, скамьи, чтобы вошедшие в суд дискомфорта не ощущали (мы дружненько повздыхали на этакое благолепие), по коридору дорожка стелилась ковровая. Ну, чтобы народ понимал, где он находится и заранее трепетал перед императорским правосудием.

И вот как то пришлось деду дурочку защищать, Настасью, ей вменялся то ли разбой, то ли грабеж (это к слову о размежевании понятий разбоя и грабежа, о которых мы, адвокаты, у стены суда спорили, рассуждали, умишко показывали, какой есть у кого).

Дура Настатья была не по медицинской тематике, а по жизни дурой была. А как попала под статью уголовную, тяжкую, сейчас расскажу, как помню из рассказа того адвоката.

Жила Настасья, почти что не бедствовала. Муж попался ей работящий, и вовсе не пьющий. Зато молчаливый и по характеру такой, что никогда ни во что не вмешивался, хоть гром разрази. Село, где они проживали, небогатое было, в верстах восьми от губернского города. Мазанка называлось оно, да и сейчас так называется. Иван-муж дом наладил, небогатый домишко, да им хватало, хотя нарожали они шестерых: пять дочек подряд, копии Анастасии, да сыночек родился у них, последыш, Феденькой мать его называла. Сын Федор удался в отца.

Иван, когда дети уже подрастали, сооружил себе то ли в сарайчике, то ли в летней кухоньке, то ли в хибарке такой верстачок, на котором наладил игрушечки делать. Баловство? Баловство! Да невольное баловство получилось. А дело было так: каково на пять девок одну куклу иметь? Драки одни, ругань да слёзы. Девки-погодки куклу разодрали на клочья, да все вместе дружно реветь… От Настасьи ласки, кроме тычков да пощёчин не сышещь, побежали к отцу. Тот повздыхал, повертел куклу разодранную, дочек по головкам погладил, да и сказал: налажу вам куклы. И наладил, да так, что все девчонки села обзавидовались. Теперь по остальным хатам села пошли сопли с рыданиями: куклу хочу! Пошли матери к Ивану с гостинцами: сладь куколку дочери. Иван безотказен, и стал мастерить, да с выдумкой, да с «изюминкой», не на поток дело поставил, не на шаблон, а талантливым мастером оказался. Матери девочек и рады стараться: кто пироги в дом Ивана притащит, кто вареники притарабанит, кто кашу из тыквы несёт (это самые бедные женщины их села). А Иван всякому рад: шестерых нужно кормить, а от Настасьи проку и толку не жди: неумёха. И в домике грязно, и варить не умела, да и учиться бабскому вечному труда охота у ней была дюже мала.