Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Старший Иван все делал и дела игрушки. А кто продавал? Анастасия! Да как то она занемогла, и пришлось продавать Феде-сыночку, который ее в селе навещал: мать она все таки, как сыну мать не любить, хотя Паулинка ее в дом в городе не впустила, отговорившись, что дом то не их, а хозяйка чужих в дом пускать не велела. Ну а какой с Феди купец? Такой, как отец, задарма игрушки отдал. На другой раз Паулина встала рядом с мужем. День был приветный, солнце играло, Паулинка оделась по русски в сарафан ярко-жёлтого цвета, ленты зелёные в волосы приплела, мужа одела в косоворотку тоже жёлтого цвета. Издалека видна красота, и люди скружались посмотреть на красавицу-молодицу и мужа ее. А Паулинка старается, игрушки на свет выставляет, хвалит работу тестя Ивана, как будто свою. Ребятня ротики поооткрыла, на красивую тётеньку посмотрев, за игрушкой ручоночки тянет. Родители денежку отдают, да раз в пять подороже, чем Настасья торговала. Да и то: у Настасьи личико злое, иной раз и игрушку в руки брать не хочет никто. А тут молодица, а тут молодец, да русские прибаутки, да косоворотка.

Подходят скучающие офицерики. Их роту или полк подогнали в южный город на упреждение бунта татар. Бунта, слава Тебе Господи, не случилось, и офицерики заскучали. Пошли по театрам, по кабакам. Вот одной актрисулечке они подарочек выбирали, а тут глядь, красавица-молодица торгует красивым товаром.

Офицерики глазками заиграли, эполетами засверкали: почем, дескать, красивый товар у такой распрекрасной девицы? Паулиночка цену им называет, а один, самый нахальный штабс-капитан ей говорит: «за поцелуй, моя душечка, я тебе в десять раз заплачу!»

А Паулинка брови настрожила, да говорила ему: «вот мой муж рядом стоит, его и целуйте, если захочет».

Народ рядом заржал: эка умыла девчонка нахальников. А офицер не обиделся, наоборот, зауважал, и положил перед красавицей денежку, агромадную! И говорит, это тебе на ленты да бусы, красавица, да за чистоту твою да за верность своему молодцу. И игрушку самую ладную, куколку, обнаряженную, как испаночка, выбрал актрисульке в подарок.

Паулина мужу часть денежек отсчитала, чтобы отвёз матери в дом, как положено, на молчаливый вопрос, где остальная, большая часть, Паулина ответила: это как бы возврат моего приданого, что твоя матушка прикарманила. Федьке нечем и крыть.

Только с тех пор Паулина приналадилась игрушечки торговать.

Тут опять случилась оказия: стал прихварывать тесть Иван, прихварывать да покашливать. Так раскашлялся, что поневоле к доктору повезли в город губернский, аж в Симферополь. Паулинка тестюшку привела к соседу: посмотрите, соседушка, сильно ли плох тестюшка мой? А доктор и приказал: будем лечиться в городе, ищите жильё. А чего искать? Поместился тесть во флигелечке, теснота, зато в дружбе. Федька смотался в село, притащил отцовы прилады, и Иван стал мастерить. Чем не житьё? Федя по людям сады-огороды устраивает, денежку Паулиночке отдаёт, Паулинка игрушечки на базаре торгует, тесть мастерит да за внуком присматривает. Красота!

Красота да не очень. Прибредёт мужа жена, Анастасия, да враз учиняет скандал: чего мол, в городе ошиваешься, делаешь вид, что больной. Вот так пошумит, денежку у Ивана отберёт, пнет старого пса, и за порог. На внука даже не глянет, а тот, как увидит бабусю, так шасть в конуру, к верному Атаману (так звали пса).

Не устали? Мы где то посередине. Ну, дальше история была так.

Ну вот, как то раз сильно шумела Настасья, да так, что доктора дочка вызвала околоточного: у нее случилась мигрень, и головная боль была адской, а тут у соседа драма такая, что ор Настасьин слышен в конце улицы, у беседки той, закруглённой. Околоточный как раз и стоял на посту у самой беседки. Прибежал, Настасью за шиворот, и в участок потащил. А что Иван? А вы помните, что он никогда и ни во что не вмешиваелся, особенно в дела жены? Ну и тут не вмешался.

Короче, в участке Настасью избили. Плетьми отстегали, чтобы не нарушала порядок на улице Чистой. И поплелась баба домой, еле дотопала, так было больно. А что сыночек ее, Феденька? А он как раз сад обихаживал у епархии, и оттуда не слышно, не видно родную улицу. А вечером дома никто ему не сказал про проделки Настасьи, только сынок что то пролепетал, да кто же его, младенчика, понимал?