Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Однако судить. Зало судебное заполнено до отказа. Только что не висели на люстре да на окне. Студентики, барышни из кисейных, пара заезжих бунтовщиков, для размыва публики на передних скамьях восседали отцы благородных семейств и их разнаряженные спутницы жизни. Процесс обещался быть громким, однако, слушок по городу шелестел, что не простая то баба на скамеечке жмётся, а политическая! Что приехала из самой столицы особа, принарядилась под простолюдинку, да и в центре губернского города учинила расправу над женой полицмейстера, этого царского сатрапа.

Нда, процесс обещал быть бурным и сложным. Замерли двенадцать присяжных, «большое жюри», как называют во франциях. Замерло зало. Ждали судью.

Воссел либерал, ровно король на своем возвышении, покашлял, покашлял, и начал процесс.

Первой стали допрашивать пострадавшую. Полицмейстерша постаралась! Блузон из муаровой ткани серебрил высокую грудь, юбка из шерсти шотландской, скромного серого цвета, такого, что сразу видно даже самым отсталым, что ткань жутко как дорогая. Ботиночки на шнуровочке тоже скромного серого цвета, правда, из замши, тоже явно не за рубль или червонец прикуплены. И шляпка! Ах, какая на даме шляпка была! Скромного серого фетра, и ленточкой перевязана ровно в тон ткани блузона. А из-под шляпки вроде не нарочито, но так, чтобы всем было видно, ушко перевязанное видно с бинтиком свежим. А впридачу к тому благоухает дама французским флёр-ароматом, явно доставленным из Парижа.

Кто то из записных остряков, а такие всегда есть в любой толпе и любого народа, аж крякнул от зависти: «смачная баба!» Порозовела потерпевшая от похвалы, глазки скромно потупила. Муженёк потерпевшей приосанился с ходу, новым взгядом присмотрелся к супруге, поднадоевшей доселе до степени походов к акрисочкам: «а что, моя, ничего, не зря тратился на эти наряды».

Сочувствие массы толпы потерпевшей было уже обеспечено. Но что она станет тут говорить? А она, то есть, потерпевшая от лютой расправы, почти что не говорила. Так, тихонько слёзоньки капали, носиком шмыгала, да повторяла: «за что мне такое, за что? Я только хотела игрушечку прикупить, да бедным девочкам в честь православного праздника в приют отнести, пусть детки порадуются. Не порадовались…» Во как дело то обернулось, женщина еще и доброй самаритянкой оказалась!

И женщины в зале, до того обсмотревшие потерпевшую с пяток до верху, и застрадавшие от того, что не одеты, как эта принцесса, и мужичье, до того тоже смотревшее больше на высокую грудь да на тонкую талию невинной, да рисовавшее в уме чулочки из кружева, да белье кружевное, короче зало суда вмиг приняло сторону потерпевшей.

Один полицмейстер головой закрутил, да будь его воля, затылок чесал бы полдня: эва, какая умная баба, а он об этом не знал, сколько лет по утрам чаи с «самаритянкой» распивая.

Звёздный час потерпевшей продолжился, когда стала она отвечать на вопросы суда.

«Нет, господин прокурор, со свидетелем не знакома», – это с Иваном, то бишь.

Настасья аж охнула на такой беспредел, но по первости промолчала, тем более что адвокат дёрнул за руку да прошипел: «помолчи!»

Далее невинная сторона рассказала, как игрушечку выбирала, заодно похвалив мастеров, что сделали такую славную вещь, как неожиданно сзади ей ударили кулаком в область спины (про пинок по ягодицам тактично умалчивая). Как обернулась лицом к нападавшей, и та неожиданно нанесла ей удар в область лица.

Нда, дамочка показания давала ровно по писанному, недаром учила два дня наизусть листочки бумаги, что дал ей супруг.

Присяжные слушают, головами кивают. Зал рты приоткрыл: ишь ты как брешет, красивая сучка! Почему я применила такое грубое слово? А посудите: завидно бабам, что не они на пъедестале стоят, в нарядах парижских? Еще как обзавидно особам женского полу! Значит, кто она, эта красавица, которую, конечно, жалко, временами даже и сильно жалко за разорванное ушко, но все таки она – сучка.

А мужики? Хоть сто раз обсмотри красивую бабу с ног и обратно до головы, хоть спереди и сзаду ее обсмотри, а толку? Слюной изойдёшь, а она явно из верных супружниц, значит кто она? Правильно – сучка! Но сочувствие ей обеспечено, а среди молодёжи даже и нередкое обожание, особенно если учесть флёр-аромат.

Бесстрастен судья. Кипятится защитник. У него версии две для защиты. Первое, это называется в юридической среде, «ошибка в выборе объекта», то есть по-простому, баба просто ошиблась. Не на ту напала, короче говоря. И тут пригодилась бы до чрезмерности линия правды, то есть ревность супруги. И изумрудик, что лежал на столе у судьи, как вещественное доказательство по ограблению, лёг бы в строку защитительной речи, как нечаянная вещь. И прокатило бы, явно бы прокатило!

Вторая, запасная версия, была той самой, политической. Развернул бы ее, если бы версия ревности провалилась, да так, что и в Питере ахнули! И тогда такая слава ему, такая заслуга, что не надо копеек от государства за защиту Настасьиной дури.

Кипятится защитник, готовится.