Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Хотела им всем рассказать, как трудно ей, одинокой, живётся, какой паскудный у нее муженёк, как страдает она без мужниной ласки, как голодно, холодно по вечерам. Да как отлупили ее полицейские, и еле-еле она добралась да не до дома родного, а забрела нечаянно к сватам в гости.

Немецкая слобода была по пути, вот Настасья решилась проведать какую никакую, а таки родню. Нашла дом по фамилии, там ахнули, увидев ее, но все ж накормили. И даже оставили ночевать. А утром сватья передала для дочурки пару хлебов из утренней выпечки. Не донесла до невестки хлебы, съела, запила родниковой водой. Это в степном Крыму воды нетути, а в предгорьях родников то, родников то течёт, ровно не меряно. Какие то добрые люди обиходят родник, камушком выложат, да камни большие для сидения приспособят, а кое-где даже скамейки поставят. Хороша водичка у родников, пьёшь, не напьёшься. Вот и Настасья съела хлебы, напилась за бесплатно водички и домой подалась, в дом опустевший, где ни детей, ни даже собаки. Одни тараканы усами из-за печки шевелят, ожидая крошек-добычи. И так снова захотелось поесть, что на слова судьи: «вам предоставляется последнее слово, подсудимая, что хотите сказать суду?», она честно-пречестно ответила: «курочку бы сейчас!»

Через полторысекундное замешательство зал снова грохнул, и долго не умолкал.

Удалились присяжные, вернулись, и вынесен приговор, и присяжные однозначно сказали: виновна. И на вопрос, заслуживает ли подсудимая снисхождения, тоже одноголосно ответили, что нет, не заслуживает.

И пошла по этапам Настасья, осуждённая за открытый грабёж. Пересыльные тюрьмы, Сибирь вместо цветущего Симферополя. Короче, сломана жизнь.

Как и что дальше было, мне не известно. Знаю одно, что сын Паулины фашистами был расстрелян за участие в партизанском движении. Надо же, НКВД его пощадило за немецкое происхождение, а вот немцы не прониклись сочувствием: расстреляли.

Вот такая история про Настасьину дурь. И разве важно, когда это происходило?

Меняются времена, да не меняются люди.

Ваше великолепие, или Ну, что, поиграем?

Старик терпеть не любил манную кашу, зато жёнушка обожала. И каждое утро он брезгливо смотрел, как она давит комочки в жёлтенькой жиже, как вечно сухим язычком облизывает мокрую ложку, как с наслаждением хряхтит, макая белый хлебушек в кашу. Он допивал свой утренний чай, и, если погода соизволяла быть бодрой, отправляся на «выгул», как жена говорила. Такие же как и он старички садились на лавку, на ободранный стол ложились, не карты, конечно, не карты, ложились то домино, то квадратики шашек. В шахматы не играли – нервенно очень для старческих организмов. Им всем давно перевалило, наверно, за тысячу. Конкретно нашему старичку было за семьдесят, чуть-чуть, если и доживёт, стукнет все восемьдесят. Играли почти что молчали. Давным давно обговорены сплетни, былые заслуги, давняя военнная молодость, красивые девки и бабы. Доказать что не помер, можно одним: вот так вот выйти на лавочку, да поиграть в домино или в шашечки. Вот и играли.

Сын давным давно отделился, работал, где жил, где то в Сибири. Появлялся в Москве крайне редко, и то по делам. Заскочит, притащит ненужную дрянь вроде рогов, и опять умчится то ли в Сибирь, то ли по каким министерствам поскачет. Старик покряхтит, рога отнесет на балкон, и снова сонная тишь стариковского бытия считается тиканием больших часов в кабинете. Был ещё внук, но того привозили так редко, что визиты с мальцом можно по пальцам считать. Но старики внука любили и сильно, правда, поневоле заочно.

Старуха днями сидела перед ящиком говорящим, как называл ее муж телевизор. Не вязала: глазами слаба, не читала по той же причине. У окошечка сядет и смотрит весь день на облака, небо и тучи, на зелень двора, на орущих мальчишек. Ногами слаба стала к старости и отучнела, и хождение лестниц не сильно давалось слабым ногам. В лифт старуха не верила и сильно его опасалась. Было ей скучно? Не знаю, может, и скучно, но монотонная жизнь прерывалась готовкою пищи, мойкой полов и прочей бабскою канителью. По-научному, по пенсионному Фонду, такое времяпроживание называется «сроком дожития». Некрасиво, но правильно.

Сильный был дождь, он прихватил старика по дороге из магазина. И, главное, оставалось идти то через дорогу, а там и подъезд. Но так зарядило, что пузырями луж ноги старика промочило бы до подмышек, да и ступать в вонючую жижу мокрых московских дворов не хотелось. Наконец дождь перестал, и старик, ровно ступая через остатки лужиц асфальта, тронулся в путь.