Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Ну, вскорости набежали полиция и СК (следственный комитет РФ), и фсбэшники подскочили: взрывное устройство нашли. Не иначе, терракт, ведь судью «замочили».

На старика вышли быстро: спецслужбы умеют работать.

Не отрицал: да, это я взрывное устройство соорудил и наладил, и под машину я положил, куда надо. Естественно, следствие. Естественно, адвокат. Его старику предоставило государство. «Не парился» адвокат, да и старик был откровенен.

Затем начался суд. В зале суда внук заявил: «деда, ты молодец! Деда, не дрейфи!» Старик улыбнулся, всего один раз улыбка мелькнула, и снова потухли глаза.

Как разорялся государственный обвинитель! Ах, как как гвоздил старика! Ах, как старался, не забыл даже напомнить, что из-за того, что потерпевший был из … района, пришлось дело передавать в район другой, и ему, прокурору, приходится наматывать лишние километры. Не забыл напомнить и о заслугах отца потерпевшего, полковника МВД.

Слушали присяжные, головами кивали, искоса взгляды бросали на старика: из-за кота молодого красавца жизни лишать? Не сумасшедший ли подсудимый? Да нет, экспертиза сказала, что старик вменяемый полностью.

Вот и качали головами «большое жюри», рассуждая (естественно, про себя, ведь вмешиваться в ход процесса присяжным не дозволяют), чего так сбрендил старик, чего ему не хватало?

На процесс сын прикатил, прихватив адвоката. Этот сухонький адвокат был въедлив, что та заноза. Грамотный был и дотошный. Такие редко бывают, но этот был из таких. Притащил на процесс стариков, тех самых, что играли в лото и дулись в шашечки.

Старики на процесс надели медали, вытащили из нафталинов свои ордена. Адвокат на стол судье положил ордена старика и данные личности.

Оказалось, старик – боевой генерал. Подрывник. Ас со стажем, как сказал его давний друг.

Прокурор тут задрыгал довольно ногами: «именно это и отягощает его ответственность, господа, именно это, запомните, присяжные заседатели!»

При этих словах взвился свидетель, поневоле забренчав орденами, что, как иконостас, увенчали мундир: «а если бы вашему внуку смертью угрожали, вы бы как, промолчали? Ведь если этот подонок умышленно переехал дважды(!) кота, он разве бы остановился? Я бы тоже его подорвал, только не догадался».

Судья молча перебирал ордена, затем тихо спросил: «это, правда, все ваши?»

Старик молча кивнул.

Нанец, присяжные удалились.

Сколько там заседали, не важно, но вот выходят в зало суда все двенадцать.

И судья говорит: «вы вынесли вердикт подсудимому?»

Присяжные: «да».

И вот тут, милые господа, давайте мы поиграем. То есть возможность предоставляется вам стать на короткое время присяжными или судьёй.

Итак, три варианта ответа:

Первый – виновен.

Второй – невиновен.

И третий – виновен, но заслуживает снисхождения.

Какой выберите именно вы, мой читатель?

Я подожду…

Исповедь живодёра ( рассказ без времени )

Белая, белая скатерть. Тихо колышутся кисти её под свежим утренним ветерком. На столе самовар блестит и сияет, ровно невеста. А на столе, на столе то! И шанежки, и печенья, и пирожки, и варенья. Ломится утренний стол, как перед начальством. Чистые кружки, чистые блюдца. Чистенькая нянька сидит на краю белой скатерти, теребит бахрому. Варенька суетится, все носит и носит из кухни блинцы, блинчики и блины. Белые розы в белой вазе кичатся своей белизной.

И маменька в беленьком пеньюаре, скучает, сидит, его дожидаясь, да крутит в белых руках кофейную белую кружечку.

Маменька не чаевничает никогда. Утром в спаленку Варенька ей приносит первую чашечку кофе. Тогда мама встаёт, приводит в порядок себя, и выходит к столу. Варенька ей подает вторую чашечку чёрного кофе, иногда с молочком или сливками, но чаще всего просто чашечку чёрного и густого, будто дёгтя в кружку накапали. Маменька кофе выпьет до донышка, и сидит, и скучает, его ожидая, его, то есть меня, сыночка единственного.

Сколько мне лет? Четыре, пять или шесть, но не больше. Я врываюсь в столовую, с размаху кидаюсь к матери на колени. Матушка так приятно пахнет утренним кофейком. Или конфеткой, что поедает вместе с горьким кофе. Оба только что не визжим от тихой радости, что мы вместе, что нам обоим так хорошо! Я полупричёсан: вырвался из Вареньких рук, да помчался в столовую, иногда и с расческой в тугих волосах. Матушка волосы мне поправит, поцелует. И как мне становится хорошо. Свистит самовар, розы белеют, блины тёплым парком манят к себе.

Я, как всегда, слегка покапризничаю: мне хочется вкусной конфетки, такой же, что только что съела моя мать. Блинов хочется и варенья. А матушка на капризы мои ноль внимания, пока я не съем положенный мне на тарелку творог, яйцо и не выпью тёплую кружку свежего молока. А уж тогда я могу власть наесться варенья, блинков и ватрушек. Но уже не хочу, наедаясь творогу до отвала. Но конфетка мне полагается завсегда. Такая же, как у мамочки, шоколадная. И пока я лопаю творог, о чём только с матушкой не переговорю: и о проказах, и о печалях (опять у машины отвалились два колеса), и об утреннем пении красненьких птичек, что разбудили меня своей неумолчностью.