Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

А допрос потерпевшей продолжается, и после вопроса прокурора: «это ваша вещица?» (прокурор берёт со стола серёжечку изумрудную и тычет залу в глаза), потерпевшая скромно потупилась: «да, моя». Тогда защитник задал встречный вопрос: «а откуда взялась драгоценность такая, извольте сказать».

Потерпевшая чуть-чуть прищурилась, взяла серёжку в ладошки (ах, как не хотелось её отдавать!) скромно ответила: «тятенька подарил. По случаю бракосочетания моего с Иваном Ивановичем».

Два человека из зала аж хмыкнули: полицмейстер, что вовсе недавно выкупил изумруд у купца первой гильдии за немалую денежку, и тот самый купец, что хотел взять за изумруда серёжечки сумму раза в два или три подороже, чем выманил сквалыга блюститель закона. Оба подумали, не сговорясь: экая умная баба, однако.

Допрос плавно перешёл собственно к нанесению удара по лицу и вырыванию серьги. Потерпевшая было в мельчайших подробностях стала произносить, как наносился удар кулаком в область носа, как виновная особа (дама Настасью иначе как этим термином не называла, ни разу не назвала ее дрянью или, хуже того, паскудой, все «виновная особа» да «виновная особа», чем, кстати, снискала у зала добавочной популярности) с возгласом…

Тут её дружно прервали и прокурор, и защитник, и сам судья, в голос один произнёсшие: «что именно произнесла подсудимая, когда вырывала серьгу?»

Потерпевшая успела сказать: «виновная особа сказала, что досыта напились нашей кровушки…» и хотела дальше продолжить свою «тронную» речь, как Настасьюшка взорвалась: «и еще раз бы вырвала, паскуда ты этакая!»

Всё.

Ахнул зал, защитник руками схватился за голову, попытался в отчаянии Настасию усадить, да та вырвала руку, и в пылу гнева праведного (ведь мужа уводят!) ответствовала адвокату: «молчи уж, старый дурак! Денежку от меня захотел, еврейская рожа?»

Тут, к слову сказать, из всей речи адвоката перед процессом она поняла лишь одно: что хочет отнять ее денежки этот еврейчик. А за что, не поняла, не вразумела, не догадалась, не разобралась. А что еврейчиком обозвала, так испокон адвокатская среда состоит из представителей этого народа, чего тут против правды грешить. Это все понимают и по молчаливому уговору про это молчат. Все то все, но не Настасья.

Зал взорвался, заржал. Заскучавшие до этого отдельные лица снова встряхнулись: эвона, какой поворот, и заострили внимание на «виновной особе».

Потерпевшая растерялась: что теперь говорить? Прокурор привстал со своего места, два солдатика, что стояли «на караул» у скамейки подсудимой, встряхнулись. Судья тоже привстал, и призвал к порядку и подсудимую и зал присутственного места.

Шумок поневоле стихал, и судья предложил вернуться к допросу.

Потерпевшая славно закончила речь, свидетели слово в слово повторили слова подсудимой про кровушку и про зажравшихся, что подсудимая не нечаянно вырывала сережку из уха, а преднамеренно со словами «надо делиться» и т. д. и т. п.

Настасья на слова потерпевшей, что боль от раны до сих пор не зажила, выкрикнула: «неженка! Сколько баб по селу бродят с ухами оторванными, и ничего! Их проучила, и тебя научу!»

На эти слова зал отреагировал бурно, а кое кто от избытка чувств даже присвистнул.

Но это зал, юридически не искушённый, в юристы молча переглянулись, с выражением посмотрели на присяжных, те тоже попереглядывались, и участь Настасьи предрешена.

Настасью еще пару раз призывали к порядку, грозили выставить из зала, пока допросят свидетелей всех. Без толку были угрозы суда, подсудимая разгорячилась, что тот кипяток.

Зато адвокат приуныл и только рукою махнул, когда предложил судья и ему задать пару вопросов. Приободрился разве что при допросе Ивана (заготовил заранее пару хитрых ловушек, начиная с первого, про фамилию его и его подзащитной. Услышали бы присяжные, что перед ними супруги, по иному стали бы смотреть на происходящие в зале вещи, и версия ревности стала бы преобладать), да опять помешала Настасья.

Как увидела Ивана в зале суда, так разъярилась так, что пыталась со скамьи соскочить, кинуться на супруга, да удержали солдаты.

В полушуме Иван успел проговорить, что фамилия с этой особой однакова, только Настасья именно эти слова не услышала: была занята, пыталась она стукнуть солдата по темечку, да адвоката лягнуть. Ну а дальше ей было не интересно: Иван говорил то, что до него говорили остальные свидетели. На уточняющий вопрос прокурора, знаком ли с потерпевшей, правду ответил, что не знаком, что подошла дама за игрушкой, что они как раз торговались за цену товара.

Тут адвокату и проявить свою принципальность к рассмотрению дела, но он промолчал: отомстил Настасье за причинённую боль. Умела драться Настасья, умела, так навернула ему, что нога сразу опухла и потом долго болела. И он промолчал, массируя ногу: «чёрт с ней, с бабой паскудной! За бесплатно еще и увечье от нее принимать? Нет уж, спасибо, пусть дальше парится без участия адвоката».

А что неграмотной против стольких юристов?