Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

А что, пацаны, разве не люди? Первым Феденька запротестовал: а мне, батюшка, игрушечку смастеришь? Иван смастерил, да такое, что ахнуло все село. Паровоз смастерил, и колесики, и даже маленький машинист из окошечка выглядывал, нарядный такой да с улыбкой. Ну, тут орава мальчишечья возопила: хотим! Отцы понесли не вареники да кашу из тыквы, а кто ведро принесет, кто корыто, кто косу наладит – сено косить. Глядишь, хозяйство Ивана наладилось. Настасья, хоть и не перестала ворчать: ей ругаться переставать, что не дышать, такая злобная баба попалась Ивану, что страсть. Так вот, Настасья, хоть не переставала ворчать, а приносимое в дом добро место свое находило. Шутка ли, в доме пять девок растёт, это же пятерым надо ладить приданое.

Ну так годочки и шли. Ах да, Иван так наладился мастерить, что избыток Настасья на рынок тащила, в город губернский, аж в Симферополь. Первый то раз Иван сам пошёл, да вернулся без денег и без игрушек. Улыбнулся детишкам виновато, высыпал пряники им на стол: ешьте, ребята.

Дальше Настасья сама стала торговать: чего с непутёвого взять? На хозяйстве дочек оставит, и ну на базар. Не каждый же день в город моталась, это понятно. Но как какой праздник престольный или там ярмарка, Настасья с рани уже на ногах. С вечерочка напросится кому из соседей ее подвезти, и с товаром из домика шасть! А вечером тащит домой добро городское. Какую деньгу добывала, Иван сроду не знал, и дети не знали. Не голодали, и ладно.

Ну вот, деточки выросли, девки по хатам чужим разбрелись, приданое каждое в дом свекрови несли путь не на телеге, а в руках узелочки таскали, но все же про людски замуж выскочили, как им след по традиции да по бабской породе.

А тут и Федька женился! Настасья вся изошлась, изкостерила невестку, еще ни разу не видевшу молодую: умудрился сыночек немчуру найти.

Крым того времени был сильно разноплемённым: вперемешку, не ссорившись, жили татары и немцы, малороссы, болгары, армяне и греки, караимы и кто там еще. Жили, не ссорились, веру чужих уважали. Иноди (иногда) и роднились, ну как вот Фёдор женился на немке. Ну, как немке. Немка из русских: как Екатерина Вторая переселила немцев на Крым, так немцы и обрусели, родной немецкий язык старались не забывать, да русский им более стал привычен. Вот из таких обрусевших Паулина и оказалась. Шестнадцать годков, да такая ладная девушка оказалась. Не посмотрела на слезы матери-немки, исплакавшей все глаза, что, мол, в какую семью ты идёшь, какого горя с Настасьей хлебнёшь, никто не завидует. А Паулина одно: я люблю!

Ну, отгуляли свадебку на стороне невесты, забрала Паулина приданое и пошла к мужу – жить.

С первого дня жизнь со свекровушкой не заладилась. Перво-наперво всё приданое Паулины ушло к родным дочкам. Молодым на постель постелить простыни не нашлось, кинули рядно какое, и ладно. Терпела пока Паулина, молчала. Домишко был небольшой, комната да что то вроде сеней или кладовки. Вот в той кладовке молодые и жили, да так славно все было у них, так глаза от счастья светились, что только слезу умиления утирай. Это как про кого, да не про Настасью. Отняла девка сына от матери, да еще и порядки свои наводить? Ишь, повычищала пылищу из хаты, вывела тараканов, стол и полы выскоблила набело – сразу видно породу чужую, немчурка она. Это я перевожу ругань Настасьи на привычный язык.

Иван… А что Иван? Иван никогда и ни во что, особенно в дела жены, не вмешивался. Паулина терпела. Федька выходки матери не замечал: с младенчества попривык, мать она мать, хоть то Настасья, хоть Домна иль Фекла какая.

Конфликт, как чирей, вызрел, когда Настасья плюнула в только что приготовленный Паулиной обед. Молодица старалась, щец натомила: пыхтела, училась русской еде. Щи вышли наваристые, ароматные, кипели в горшке, у Федьки аж слюнки потекли от предвкушения рая.

Настасья, только что пришедшая из города, оттоптавшая восемь вёрст, не присела отдохнуть или прилечь с дальней дороги. Нет, с порога кинулась на невестку, узрев как сыночек пялится на горшок. Поднеслась к печке, ухватом вытащила котелок, да как плюнет в кипящую жижу! С чего? Словом, баба дурная. А плюнув, кинулась на невестку, замахнулась на нее кулаком. В брани свекрови все прояснилось: невестка запасы еды взяла, не спросясь, перевела за раз то, что готовилось на неделю. Ну вот, кинулась баба на молодую в сладком предвкушении, как оттаскает ту за косу, передник порвёт.

Ага! Паулинка оказалась сильнее. Молодица повернула остервеневшую бабу к двери лицом, да как жахнет по заднице той сапожком!

Федька аж ахнул. Охнула Анастасия.

Короче, выгнала молодых. Те подались в сараюшку Ивана, а где же им ночевать? Помыкались так немного, с неделю. А тут случай такой, случай-оказия.