Испытательный срок. Лучшая фантастика – 2025

Машина вильнула, Сахаровский с опаской оглянулся на Павла, и остаток пути ехали молча.

Проживал известный голливудский продюсер одесского происхождения в небольшом двухэтажном домике, стоявшем стеной к стене с такими же домишками, в линию выстроившимися вдоль потрескавшейся асфальтовой дороги. По другую сторону были холмы и торчащая среди них небольшая церковь неправославной внешности.

– Замечательный район! – бодро выбираясь из машины, сообщил Сахаровский. – Живу здесь временно, наблюдая за буднями простых лосанджелесцев и лосанджелесок…

На последнем слове он слегка запнулся, но все-таки договорил его до конца.

Павел нахмурился. Спросил с обидой:

– А мы ж в Голливуд летели!

– Так Голливуд – часть Лос-Анджелеса! – белозубо улыбнулся Сахаровский. Зубы у него были хорошие, все искусственные.

– Не Сан-Франциско?

Сахаровский покачал головой.

– Вот вечно русские путают! Как Самару и Саратов! Совершенно разные города! Сан-Франциско – это столица геев! А Лос-Анджелес – столица кино!

Нырок с облегчением выдохнул. Кочетов поглядел на него с сочувствием и не стал говорить, что эти множества легко пересекаются.

– В дом, пройдемте в дом! – потирая руки, воскликнул Сахаровский.

– Может, Калкина извлечем? – предложил Ярослав.

– Нет-нет! Испугается! Да вы не волнуйтесь, он сам проберется, у него и матрасик есть в темном углу, и миска с водой. Он очень шустрый…

Оглядываясь все же на машину, Ярослав и Павел прошли за хозяином по выгоревшей лужайке перед домом. Из травы выглядывали порыжевшие от ржавчины распылители поливальной установки и облупленная гипсовая голова садового гнома.

– Раритет, – небрежно бросил Сахаровский. – С шестидесятых годов прошлого века стоит. Принадлежал Стивену Спи… – он покосился на Павла, – Дэвиду Линчу!

Павел остановился как вкопанный, протянул было руку, чтобы погладить скульптуру, – и торопливо отвел за спину.

* * *

В доме оказалось неожиданно холодно и шумно. Гудели кондиционеры, гремела на втором этаже музыка, грохотала на кухне посуда. Дверь вела сразу в здоровенную гостиную с лестницей на второй этаж, что поразило Павла.

– Сеней нет, – сказал он задумчиво. – Зимой весь дом выстудят!

И покачал головой.

– Сема, это ты? – донесся женский голос. – А гости с тобой?

– Со мной, Настенька! – Сахаровский кинулся на звук. – Тебе помочь, золотко?

– Иди, иди, Фаине Абдулаевне помоги! Уж гостей-то встречу! – Из кухни в просторную гостиную вышла женщина.

Нет, не просто женщина. Это была настоящая русская женщина – из тех, что и коня, и горящую избу. Причем неважно, что останавливать, а куда входить. Настенька была крупная, в сарафане и платке. Ей было лет пятьдесят, из-под платка выбивалась пышная белокурая коса, в одной руке она сжимала кухонное полотенце, в другой здоровенный стальной ковш.

Павел как-то неуловимо вытянулся по стойке «смирно». Впрочем, Сахаровский сделал то же самое, прежде чем метнуться на кухню. Когда он пробегал мимо жены, та не глядя отвесила ему ниже спины полотенцем. Продюсер игриво захихикал и исчез на кухне, где не переставала греметь посуда.

Настенька внимательно осмотрела гостей, потом отвесила поясной поклон.

– С прибытием в Голливуд, гости дорогие! Намаялись, поди? Иссохлись? Мой-то балабол даже пивка с собой захватить не догадался!

– Иссохлись, – подтвердил Ярослав. Выпитый в дороге ром превратил рот в пещеру Али-Бабы после ограбления, пустую и засыпанную сухим песком.

– Ну-ка, испейте! – Настя, тяжело шагая, приблизилась и поднесла им ковш. Павел ловко перехватил его и пробормотал:

– Первым обязан, служба…

И сделал несколько больших глотков.

– Морсик клюквенный, – ласково сказала Настя. – У них тут клюква – с райское яблочко размером. Я уж из нее и наливочку, и морсик, и пирожочки…

– А вы хорошая хозяйка, – похвалил Павел. – Чем помочь-то?

Настя замахала руками.

– Стой, стой… Гость помогать не должен, гость в доме – радость. У нас прислуга есть, Фаина Абдулаевна. Хороший мужик, работящий.

– Мужик? – нахмурился Павел.

– Только по документам, – отмахнулась Настя. – Это ведь Лос-Анджелес! Тут если у тебя пол не женский и не мужской, тебе просто так полторы тыщи грина в год платят! Вот Фаина Абдулаевна и объявила себя мужчиной-гей-трансвеститом. То есть носит она женскую одежду, любит мужиков, но по документам мужчина. К тому же духовно травмированный полиаморной расплывчатостью своего гендера – это тоже такой отдельный гендер есть. Получает каждый год девять тысяч – как гей, трансвестит и полиаморно расплывчатый.

– Стоп, это всего четыре с половиной тысячи, – заметил Ярослав.

– Да, остальное как самоопределившийся негр-альбинос, родившийся в азиатской семье. Да вы не переживайте, это ведь Лос-Анджелес! Знаете, почему у нас город в войне совсем не пострадал?

– Почему? – напрягся Ярослав.

– Да потому, что Господь на него с небес глянул и сказал: «Куда ж я вас всех, извращенцев, дену? Живите пока!»