Истина

Маркъ предпочелъ не возражать ей и тотчасъ же вышелъ изъ комнаты. Онъ ощущалъ большое душевное смятеніе, и въ немъ невольно проснулось подозрніе: неужели Симонъ совершилъ преступленіе? Это подозрніе овладвало имъ, какъ заразительная лихорадка, схваченная въ болотной низин; ему необходимо было успокоиться, прежде чмъ идти въ школу; поэтому онъ направился по дорог въ Вальмари, совершенно безлюдную, и снова проврялъ вс факты и впечатлнія вчерашняго дня. Нтъ, нтъ! Симонъ былъ вн всякаго подозрнія. Все говорило въ его пользу. Сомнній не могло быть. Прежде всего, такое преступленіе было съ его стороны совсмъ безсмысленнымъ, невозможнымъ. Симонъ былъ человкъ трезваго ума и здоровый физически, безъ всякаго физіологическаго порока, спокойный духомъ и нормальный. У него была жена удивительной красоты, которую онъ обожалъ, наслаждаясь супружескимъ счастьемъ, и благодарный ей за тхъ чудныхъ ребятъ, которые родились отъ ихъ любви; онъ обожалъ семью и посвятилъ ей свою жизнь. Можно ли было подозрвать такого человка даже въ минутной вспышк безумія, въ то время, когда его ждали дома объятія любимой подруги у самой колыбели его дтей? Сколько искренности и теплоты было у этого мужественнаго борца, окруженнаго со всхъ сторонъ врагами; какъ терпливо выносилъ онъ постоянную бдность и какъ любилъ свое дло, никогда не жалуясь на судьбу! Онъ съ такою точностью передавалъ подробности проведеннаго вечера, и показанія жены вполн совпадали съ тмъ, что онъ говорилъ насчетъ часа возвращенія домой; не было ни малйшаго повода придраться къ его словамъ. Еслибы даже и оставались сомннія, то листокъ прописей, скомканный вмст съ номеромъ «Маленькаго Бомонца», являлся неразршимой загадкой и указывалъ на то, что виновникомъ было другое лицо; Симонъ не могъ быти заподозрнъ по самому своему существу, на основаніи всей прожитой жизни, тхъ условій, въ которыхъ находился. У Марка начинало слагаться твердое убжденіе, построенное на незыблемыхъ данныхъ; это была сама истина, проистекавшая изъ установленныхъ фактовъ. Съ этой минуты онъ не сомнвался, у него были свои основанія, отъ которыхъ онъ не могъ отречься; что бы ему ни говорили, какія бы обвиненія ни возводили, онъ все опровергнетъ, что не будетъ соотвтствовать тмъ частицамъ истины, которыя прочно установлены и доказаны.

Отдлавшись отъ тхъ сомнній, которыя тяготили его душу, Маркъ, успокоенный, вернулся въ Мальбуа, проходя мимо станціи желзной дороги въ ту минуту, когда подошелъ поздъ и путешественники спшили къ выходу. Онъ замтилъ среди прибывшихъ инспектора народныхъ школъ, красавца Морезена, небольшого человка лтъ тридцати восьми, наряднаго, хорошо сохранившагося брюнета, тщательно расчесанная борода котораго скрывала хитрый изгибъ рта; на носу у него постоянно красовалось пенснэ, отчего мнялось выраженіе бгающихъ глазъ. Морезенъ былъ когда-то преподавателемъ нормальной школы и принадлежалъ къ новйшей пород карьеристовъ, вчно высматривающихъ возможность повышенія и стремящихся встать на сторону сильнйшаго. Говорили, что его мечтой было стать директоромъ нормальной школы, и онъ всми силами добивался этого мста, которое занималъ Сальванъ; въ то же время онъ заискивалъ передъ Сальваномъ, такъ какъ тотъ былъ въ дружб съ Де-Баразеромъ, начальникомъ самого Морезена. Въ виду того, что до сихъ поръ ни одна изъ враждующихъ партій еще не получила серьезнаго перевса надъ другой, Морезенъ съ тонкимъ лукавствомъ уклонялся отъ высказыванія опредленныхъ взглядовъ, хотя въ душ былъ на сторон клерикаловъ, преклонялся передъ аббатами и монахами, считая ихъ за очень вліятельныхъ людей. Когда Маркъ увидлъ Морезена, то имлъ основаніе предполагать, что Баразеръ, который былъ ему извстенъ, какъ безпристрастный мыслитель, послалъ его для поддержки Симона, которому грозила, вмст со школою, серьезная опасность, благодаря случившемуся таинственному преступленію.

Онъ ускорилъ шаги, желая привтствовать товарища, но былъ задержанъ новою встрчею. Изъ-за угла показался человкъ въ ряс, и Маркъ узналъ въ немъ ректора Вальмарійской коллегіи, самого отца Крабо. Это былъ высокій брюнетъ, безъ единаго сдого волоса, несмотря на свои сорокъ пять лтъ; широкое лицо съ правильными чертами, большимъ носомъ, ласковыми глазами и мясистымъ чувственнымъ ртомъ производило въ общемъ пріятное впечатлніе. Его обвиняли лишь въ томъ, что онъ велъ черезчуръ разсянную жизнь, вращался въ большомъ свт и старался усвоить аристократическія манеры. Но, благодаря этому, его вліяніе только возрастало; про него недаромъ говорили, что духовная власть надъ цлымъ департаментомъ находилась въ его рукахъ, и что побда церковной партіи будетъ достигнута исключительно благодаря его умнью и ловкости.