Истина

Передъ подъздомъ школы стояла карета; двое полицейскихъ стояли у дверей и никого не впускали. Но Марку все-таки удалось проникнуть въ школу. Симонъ находился подъ стражей въ рекреаціонной зал, между тмъ какъ полицейскій комиссаръ, снабженный приказомъ объ арест, подписаннымъ слдственнымъ судьей Дэ, еще разъ производилъ тщательный обыскъ во всемъ дом, разыскивая, вроятно, знаменитыя прописи, но ничего не находилъ. Когда Маркъ, обратившись къ одному изъ комиссаровъ, позволилъ себ спросить, произвели ли такой же тщательный обыскъ у братьевъ христіанской общины, тотъ посмотрлъ на него испуганнымъ взглядомъ и проговорилъ: «Обыскъ у добрйшихъ братьевъ, но зачмъ же?» Маркъ, впрочемъ, самъ подивился своей наивности; теперь можно было смло идти къ братьямъ: они, конечно, уже давно сожгли и уничтожили всякіе слды. Молодой человкъ съ трудомъ сдерживался, чтобы не крикнуть громко и не дать воли своему негодованію; невозможность обнаружить истинную правду заставляла его невроятно страдать. Ему боле часа пришлось дожидаться въ передней, пока полицейскіе комиссары кончили обыскъ. Наконецъ ему удалось повидать Симона въ ту минуту, когда его уводили. Тутъ находились и госпожа Симонъ, и его дти; она бросилась, рыдая, въ объятія мужа и охватила руками его шею; комиссаръ, суровый на видъ, но, вроятно, доброй души человкъ. отвернулся, отдавая послднія приказанія, чтобы не мшать прощанію супруговъ. Сцена эта могла хоть кого растрогать.

Симонъ, убитый крушеніемъ всхъ своихъ надеждъ на карьеру, стоялъ блдный и, стараясь побороть свое волненіе, прикидывался спокойнымъ.

— Не огорчайся, моя дорогая, — говорилъ онъ жен. — Вдь это только ошибка, ужасная ошибка. Все, вроятно, разъяснится посл допроса, и я скоро вернусь къ теб.

Но она рыдала все громче и громче; ея красивое лицо было залито слезами и совершенно искажено горемъ, когда она подняла дтей, чтобы онъ могъ поцловать малютокъ.

— Люби, люби этихъ дорогихъ крошекъ, хорошенько люби и береги ихъ, пока я не вернусь… Прошу тебя, не плачь, иначе я лишусь послдняго мужества.

Онъ вырвался изъ ея объятій и въ эту минуту замтилъ Марка; лицо его прояснилось невыразимымъ счастьемъ. Онъ быстрымъ движеніемъ схватилъ руку, которую тотъ ему протянулъ.

— Ахъ! Добрый товарищъ, спасибо теб! Предупреди сейчасъ моего брата Давида и скажи ему, что я невиненъ. Онъ всюду долженъ искать, пока не найдетъ преступника; ему я поручаю свою честь и честь моихъ дтей.

— Будь покоенъ, — просто отвтилъ Маркъ: — я помогу теб,- добавилъ онъ взволнованнымъ голосомъ.

Комиссаръ, наконецъ, подошелъ и прекратилъ раздирательную сцену; пришлось увести госпожу Симонъ, которая какъ бы лишилась разсудка, видя, что мужа уводятъ подъ стражей. Что произошло затмъ, было ужасно. Похороны маленькаго Зефирена были назначены въ три часа, арестъ же Симона долженъ былъ произойти въ часъ, дабы предотвратить возможныя осложненія и безпорядки. Но обыскъ затянулся такъ долго, что отъздъ его совпалъ съ началомъ процессіи. Когда Симонъ показался на крыльц, вся площадь была запружена любопытными, пришедшими, чтобы взглянуть на похороны и, насладившись зрлищемъ, дать волю своей злобной болтовн. Вся эта толпа прониклась инсинуаціями «Маленькаго Бомонца» и находилась въ лихорадочномъ возбужденіи, взволнованная подробностями преступленія; неудивительно, что, завидвъ учителя, она разразилась страшными криками; жидъ, убійца, которому была необходима кровь христіанскаго ребенка, уже освященная принятіемъ причастія, для совершенія религіозныхъ обрядовъ, — вотъ та легенда, которая ходила теперь изъ устъ въ уста, распаляя воображеніе легковрнаго, невжественнаго народа.

— Смерть, смерть убійц, оскорбителю святыни! Смерть жиду!

Симонъ, блдный, неподвижный, отвтилъ толп однимъ крикомъ, который отнын долженъ былъ не сходить съ его устъ, и который казался голосомъ самой совсти:

— Я невиненъ! Я невиненъ!

Тогда ярость достигла высшихъ предловъ: разразилась цлая буря дикихъ криковъ и свистковъ, которая оглушила несчастнаго, готовая сейчасъ же сокрушить его, уничтожить.

— Смерть, смерть жиду!

Полицейскіе агенты поспшно втолкнули Симона въ карету, захлопнули дверцы, а кучеръ погналъ лошадь вскачь, между тмъ какъ Симонъ продолжалъ кричать, не переставая, и голосъ его былъ слышенъ среди страшнаго шума:

— Я невиненъ! Я невиненъ! Я невиненъ!

Но толпа не унималась и продолжала кричать вслдъ удалявшейся карет. Маркъ стоялъ на мст, совершенно уничтоженный тмъ, что видлъ и слышалъ; сердце его сжалось отъ ужаса: какая разница съ тми криками и съ тмъ настроеніемъ толпы, которому онъ былъ свидтелемъ два дня назадъ, посл раздачи наградъ, передъ школою братьевъ! Двухъ дней было достаточно, чтобы совершенно измнить настроеніе, сообщивъ народу совсмъ другія воззрнія! Маркъ испугался необыкновенной ловкости таинственныхъ силъ, которыя отуманили умы и окутали ихъ непроницаемой тьмой. Вс его надежды рушились; онъ чувствовалъ, что правду куда-то скрыли, что она побждена и приговорена къ смерти. Никогда еще ему не приходилось испытывать подобнаго отчаянія.