Истина стоит жизни

При Гранте неотлучно находился его слуга по имени Фридж. Это был немолодой африканец, приметный широкими браслетами загрубелой кожи у лодыжек, свидетельствующими о многолетнем ношении цепей или колодок. Он был рабом всю свою жизнь, продолжавшуюся, вероятно, не менее сорока лет, — Фридж не знал ни своего возраста, ни откуда он родом.

Грант приметил его в караване одного купца, который гнал закупленных по дешевке невольников в Занзибар. Шотландца поразил взгляд этого человека; не безразличный и отсутствующий, каким он часто бывает у людей, низведенных до положения рабочего скота, сломленных своим несчастьем, отупевших и уже не помышляющих о какой-то иной, не рабьей доле; нет, это был угрюмый, но осмысленный взгляд человека, сознающего свое несчастье, горько сетующего на людскую несправедливость, понимающего, как прекрасна жизнь на свободе, и отчаявшегося когда-либо ее обрести… Грант купил Фриджа и, приказав сбить с него колодки, объявил ему, что отныне он свободен распоряжаться собой по собственному усмотрению, но если он ничего не имеет против, то может поступить к нему на службу.

От неожиданного счастья Фридж едва не лишился рассудка: он то плакал навзрыд, то истерически смеялся, бился в экстазе и целовал землю у ног своего освободителя. Когда же он, наконец, успокоился и приступил к своим обязанностям, Грант убедился, что более преданного, исполнительного и понятливого слуги нельзя себе даже представить. Только угрюмость его, глубоко укоренившаяся за долгие годы рабства, так и осталась при нем.

Спик посмеивался над филантропическими причудами Гранта. «Будь твоя воля, ты бы на все наши запасы выкупил тысячи две рабов, остался бы здесь без гроша и рабство», — говаривал он. Грант, добродушно улыбаясь, отвечал: «Может быть, это и было бы самое правильное…»

Гранту были понятны честолюбивые замыслы Спика, он в какой-то степени даже сочувствовал им, но ему был совершенно чужд тот азарт, с которым Спик стремился как можно скорее, опередив всех, разрешить загадку истоков Нила. Его больше увлекало изучение африканской природы и жизни африканцев с ее своеобразным укладом, обычаями, понятиями и суеверия ми. Поэтому Грант не особенно тяготился вынужденной задержкой в Укуни, где перед ним раскрывалось обширное поле для наблюдений.

Ранним утром, еще до восхода солнца, деревня оживала. Отворялись ворота высокого крепкого частокола «бома», окружавшего всю деревню, и вези входили на поля. Была пора уборки урожая. Женщины ножами срезали верхушки колосьев гигантского проса, складывали их в корзины из ивовых прутьев и на голове относили на тока. Там мужчины, вооруженные длинными гибкими битами с утолщением на конце, вымолачивали из колосьев зерно, напевая в такт своим движениям. Потом зерно провеивали на ветру и делили между семьями. После проса убирали кукурузу, затем сладкий картофель и земляной орех, а когда сбор урожая заканчивался, беднякам разрешалось подбирать случайные остатки.

Работы на полях велись почти круглый год. Дожди здесь, на северо-западе Уньямвези, выпадали без больших перерывов с сентября по май, усиливаясь после осеннего и весеннего равноденствий. Поэтому, едва заканчивалась уборка основного урожая, начиналась обработка почвы для второй очереди посевов. Вокруг хижин зеленели грядки овощей и табака. Стада коров и коз бродили под присмотром нескольких пастухов в широкой долине Укуни, поросшей густой сочной травой.

Когда вождь или кто-нибудь с его разрешения забивал корову, в этом событии участвовала вся деревня. Резать или закалывать коров разрешалось только в особых случаях, предусмотренных магией и культовыми обрядами, когда же в священнодействии необходимости не было, животное гоняли между хижинами и каждый старался попасть дубинкой между рогами; тот, кому удавалось нанести решающий удар, получал право на премиальную порцию мяса. Козу — «корову бедняков» — забивали тоже строго определенным способом: взяв животное за рога, ему свертывали шею.

В деревне было несколько кузнецов, но им не полагалось работать внутри бома — мастерские находились в лесу.

Разыскав одну из таких кузниц, Грант пронаблюдал процесс выплавки металла и его обработки. Комочки железной руды, которой было много в окрестных песчаниковых горах, вместе с древесным углем закладывали в каменный очаг, раздуваемый кожаными мехами. В поде очага имелось небольшое круглое отверстие, по которому расплавленный металл стекал в цилиндрические формы. Отливки расковывались каменным молотом на каменной наковальне и превращались в мотыги, тесаки, щипцы, серпы, ножи и наконечники для копий и стрел.