Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Мама меня воспитывала, учила разным вещам. Правильным вещам она меня учила: что нельзя обижаться, что человек, который обижается, сам дурак, типа. И что нельзя попадать и вербализовать эту ситуацию, что вот ты этому человеку так доверял, а он оказался подлец. Если ты попал в такую ситуацию, ты сам виноват. Не надо в такие ситуации попадать и тем более про них рассказывать, думая, что тебя пожалеют, тебе посочувствуют. Вот этому меня мама тоже учила с раннего детства. Ну, и еще каким-то вещам учила. Папины принципы были более сложные, и их передача происходила в какой-то непрямой форме. Но и мамины «простые» принципы мне тоже очень даже пригодились.

Еще была история, как я ходила на свидание. В восьмом классе. Это была чудовищная история. В восьмом классе у меня был роман. А я училась в художественной школе — ездила от дома на троллейбусе в сторону Октябрьского Поля. Я сказала бабушке, что иду в художественную школу, собрала сумку, а сама — на свидание в Пушкинский музей. И вот я схожу с троллейбуса, а мама прямо в этот троллейбус входит. Я даже не помню, что я ей сказала, куда я еду, но у меня все равно пути к спасению не было. Я понимала, что мама придет домой, и баба Таня скажет, что Анюта ушла в художественную школу… Ну, в общем, свидание я провела на уровне, но все время думала о том, что, когда приду домой, будет нечто страшное. И оно таки было, потому что я соврала. То есть я сказала, что иду в художественную школу, а сама пошла на свидание (что само по себе тоже не одобрялось). И к тому же еще и прогуляла занятия, но этим больше мама была недовольна.

Самое главное преступление моего детства было вранье. Врать — это настолько дурно, что человек, который врет, он действительно плохой. Он должен подумать, раскаяться и себя изменить.

Еще было одно преступление — это была тоже чудовищная история. Роман тот закончился, это было через год. Я была уже в девятом классе, и мы уже «как друзья» встретились, пошли в Парк культуры. Мне было 15 лет. Немножко смешно это сейчас вспоминать; моей дочери рассказать — она просто вообще не поймет, о чем это. Ну и как-то мы гуляли, гуляли, было лето, и он мне сказал: «Пойдем ко мне!» А у него в этот момент не было никого дома. Ну, пойдем так пойдем! А у меня не было двушки на телефон-автомат, что-то такое. В общем, я как-то родителям не позвонила, ничего не сказала. Что я иду с приятелем в Парк культуры, я сказала, а что я потом была у него дома, я сказала, только уже когда вечером вернулась домой. И оказалось, что мои родители считают, что это абсолютно недопустимое неприличие для молодой девицы — идти к мужчине в пустую квартиру. Был чудовищный скандал. Потому что я таким образом даю понять, что я, может быть, готова даже на что-то еще. И тогда даже, мне кажется, папа в большей степени был возмущен и гневен по этому поводу.

Когда он сердился, он сверкал глазами очень страшно. Гневно сверкал глазами, я помню в детстве, прямо такими молниями.

Еще было одно жесткое правило — что нельзя ночевать не дома. Где бы я ни оказалась вечером и как бы ни было поздно, я должна была вернуться домой ночевать. Папа даже утверждал, что во французском языке есть такое понятие — le droit de découcher, то есть «право ночевать не дома», которое наступает с какого-то возраста (не помню с какого). А я этого права не имела до тех пор, пока я жила с родителями, то есть лет до двадцати двух.

Мое настоящее общение с папой в основном состояло из наших совместных поездок. Первая такая поездка была — вдвоем — после моего первого курса: мы с ним поехали в Кисловодск, потому что я болела — у меня странная болезнь была какая-то: субфебрильная температура, слабость и непонятно что; в общем, никак диагноз не могли поставить. И после первого курса мы с папой поехали в Кисловодск в санаторий. Ну у папы тоже были какие-то основания поехать в санаторий. Это был 1977 год, со здоровьем у него было еще ничего все. Про сердце тогда никто не знал, но известно было, что он очень нервный, что были вспышки гнева и всегда были проблемы с пищеварением. Ну санаторий — не чтобы от чего-то лечиться: 1977 год, куда ж еще поехать? Но это была такая оригинальная идея, чтобы поехать нам с папой вдвоем. И оказалось, что это тот жанр, который потом у нас навсегда сложился.