Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

«Мы с Залей и Мишкой Рачеком ездили в эту поездку. Это был вообще первый рейс „Архангельск — Соловки“ туристического свойства, абсолютно пустой лайнер, человек 20–30 всего».

А я жила — тогда это было черт-те где, транспорт, по-моему, не ходил, во всяком случае, бывали случаи, когда кто-то из ребят оставался у меня ночевать, просто потому что поздно уже уходить. Да мы и выпить любили, и это как-то тоже воспринималось совершенно спокойно, потому что ну мы все походники, все привыкли спать в одной палатке, какой-то у меня матрац, какой-то у меня диван, так что никаких проблем. И Андрей как-то оставался, и другие оставались. Вот такая была очень веселая жизнь. Андрей, который все-таки хорошо знал, что такое коньяк, учил нас пить коньяк. По этому поводу я еще тогда купила такие кругленькие плошечки специально для коньяка, чтобы можно было его нюхать и пить, — это Андрей все объяснил, как делать.

Что я помню: как-то я улетала в Ригу на несколько дней. И мы разговаривали, когда я улетаю, пятое-десятое. Я возвращаюсь из Риги, выхожу из аэропорта — тогда аэропорт был «Внуково-1», стоит Андрей. Точнее, сидит на своем мотороллере. Приехал меня встретить — просто так, потому что знал, что я приезжаю: почему бы не встретить! Вот настолько он был подвижным человеком.

— В 1977 году у Вячеслава Всеволодовича была операция первая, ему меняли тазобедренный сустав, — вспоминает Светлана Леонидовна Ивáнова. — В начале Ленинского, там, где Институт сердечно-сосудистой хирургии, рядом с Первой градской. И Андрей пришел его навестить. Я тоже была там. Андрей был на машине, и он сказал: «Давайте я вас довезу!» Мы вместе вышли, сели в машину. А прямо напротив входа в ворота этой больницы была булочная — на той стороне, и мне нужно было туда. Я не водила, ничего, конечно, не понимала и сказала: «Если можно, вы…» — это было буквально прямо напротив. И он сделал какой-то лихой разворот. И потом несколько раз при мне — ну, в своей манере, не то что улыбаясь, но чуть-чуть ухмыляясь, он говорил, что не мог признаться, что там нельзя было этого делать, что это слишком лихой вираж.

— Было еще такое, — продолжает Никита Введенская, — мы плавали на байдарках на май. А выезжать раньше 30-го Андрей не мог, естественно: 29-го его рождение, он всегда справляет рождение. Иногда бывало так, что мы выезжали раньше, а потом Андрей с Леной догоняли нас. А тут мы плыли — по-моему, это было на Пруту — в Мещеру. В моей байдарке были Тихомиров и Зализняк. Лена плыла в другой байдарке. Неважно совершенно, потому что мы всегда менялись. Это был очень большой разлив, и вся Мещера стояла в воде. А само русло — оно же такое, петляет; и вот плывешь, и видно, что за лесом какая-то байдарка плывет навстречу, а еще дальше байдарка плывет в том же направлении, но далеко. Мы не очень спешили и всегда говорили: «Ну, мы этих сапогов догнать сможем. Догоним этих сапогов, когда надо будет». Оттуда я выучила (мне тогда Андрей все объяснил), что одушевленные и неодушевленные мужские существительные склоняются по-разному. И «эти сапоги» у меня — одно из основных лингвистических знаний, вот эти сапоги, которых мы не догнали. А не догнали мы их, потому что в какой-то момент мы заинтересовались, за что задела наша байдарка, посмотрели — и перевернулись. Мы вытащили байдарку — речка-то узенькая — на берег. Повесили на какую-то веточку сушить сушки, веточка пригнулась, обнаружилось, что сушки сушатся в воде. Это вызвало абсолютный восторг Андрея, что сушки сушатся в воде!

Загорянка, справа налево: ААЗ, Ольга Никольская, Леонид Никольский, художница Ирина Мещерякова (по кличке Рыжая), 1979 год

У меня собирались довольно большими компаниями. И был знакомый, который работал на Мосфильме. Он иногда привозил фильмы, которые показывались студентам, привозил экран, и у меня мы смотрели это. Тоже было интересно какого-нибудь Хичкока, скажем, посмотреть, что тогда было довольно трудно иначе. И Андрей приезжал, привозил с собой целый хвост из нескольких девочек.

Совершенно не было впечатления, что Андрей много работает. А потом как-то выяснилось, что, с одной стороны, он уже не такой здоровый, с другой стороны, что есть понятие «рабочий диван». Это Лена [Падучева] объяснила как-то — или Андрей сказал, что есть рабочий диван и что делать, как не лежать на диване и не работать.

Андрей действительно стал больше работать. Оказалось, что он занят, что у него нет настроения… Нет желания просто взять и куда-то вечером сорваться и куда-то ехать. Он сидит и занимается или, там, читает или что.

Это, наверное, где-то в конце 1970-х годов уже. Точно не раньше. Потому что довольно долго не было такого чувства, что вот Андрей сильно занят. Хотя уже пошли его лекции в университете, у него уже было большое имя, но все еще в нем была такая легкость, внешняя, во всяком случае.