Я давно обнаружил, что можно деванагари изучать в течение семестра, в течение 14 занятий; а можно задать на дом, чтобы выучили к вечеру. Результат лучше во втором случае. Про арабский то же самое. Это я уже испытал на нескольких поколениях. Им самим нравится, что это получилось. Ну, бывает: по-видимому, есть некоторые люди, которым это трудно. Но это немного: один на десять. Остальные такой проблемы не имеют.
ВАУ: И что вы хотите от тех, кто посещает ваши занятия?
ААЗ: Ну я — наверно, немножко утрированно — им внушаю такие примитивные идеи, что мне совершенно не требуется, чтобы они что-то запомнили из того, что я им рассказал. Потому что, когда каждый раз они начинают тупо на меня смотреть, потому что они чего-то не помнят, меня это сердит, и я начинаю говорить: «Возьмите, раскройте — вы ж записывали это где-то? На моих глазах это найдите!» Задача состоит в том, чтобы вы умели найти ответ. А чтоб он нашелся в памяти, это совершенно не требуется. Я одержим этой идеей. Кому-то это нравится. Не всем — в особенности тем людям, у которых природная гигантская память. Которым как раз ничего не стоит все запомнить и иметь этим преимущество.
Я хочу, чтоб они умели на мой вопрос найти ответ. Хотите — в памяти, хотите — в записи, хотите — в книге. Хотите — из соображений общего порядка. Стараюсь им задавать такие вопросы, на которые такой ответ, с моей точки зрения, возможен. Ну, иногда бывает, что ошибаюсь. Если оказывается невозможен, то приходится сдаться и самому сказать. Но я каждый раз это воспринимаю как педагогическую неудачу. Все-таки чаще мне удается достичь, что находится человек, который вдохновится тем, что я от него хочу, и пройдет путь. Ну, в особенности если для этого нужно самому сообразить.
Мне нравятся всякие такие игровые вещи. Они обычно нравятся тому, кто угадает. А иногда даже его соседу. Например, я на начальных арабских занятиях предлагаю сказать, какой город называется по-арабски Аддар-аль-Абйад. Ну они уже знают корень -доро-, и слово «дар», и корень -бйд-. Знают, что корень -доро- может означать «дом», а корень -бйд- может означать «белый». Какой город арабского мира называется по-арабски Аддар-аль-Абйад? И через некоторое время находятся люди (это должен быть лингвист, а не просто так), которые правильно отвечают: Касабланка. И тот, кто догадывается, счастлив. И я вместе с ним.
Вот примерно в такие игры люблю с ними играть.
— Зализняк — уникальный человек еще вот почему: он доносил сложные знания очень просто, причем без плохого упрощения, — рассказывает Николай Перцов. — Это общая наша проблема. Андрей мог это оживлять, не упрощая вульгарно. Это потрясающее свойство!
— Вот я, двадцатилетний студент, сижу на его лекции по санскриту и испытываю абсолютное чувство погружения в другой мир, — вспоминает [44]
свои ощущения от этих занятий Максим Кронгауз. — Мы, едва овладев деванагари (индийским письмом) и только приступив к грамматике, уже читали величайший эпос «Махабхарату» с полным ощущением близкого знакомства со всеми этими Пандавами и Кауравами, а уж Арджуна просто казался нам старшим братом.Это погружение происходило одновременно и магическим, и научным путем, потому что, анализируя грамматическую форму какого-нибудь слова, мы вдруг понимали психологию человека, ее употребившего. Мне тогда казалось, что я разбираюсь в тонкостях и глубинах санскрита, в индийском эпосе, в психологии людей — да вообще во всем на свете. Господи, куда это все делось!
Через сорок лет я сижу на лекции ААЗ на летней лингвистической школе, куда он приезжал в течение многих лет, чтобы прочесть школьникам специально подготовленную лекцию. И вижу, как девятиклассник распознает еще полчаса назад неведомую ему праславянскую форму и приходит в восторг от собственного могущества, от того знания, которое он приобрел за одну лекцию.
Впрочем, с высоты этих сорока лет я уже понимаю, что все не так просто и мы со школьником — жертвы гения, который дал нам подержать свой инструмент, а потом, подведя к проблеме, произнес: «Используй!», — а потом еще и подтолкнул нерешительного слушателя и поддержал его руку. В действительности мы не совершали открытия, а лишь повторяли его.
ААЗ легко и щедро делился открытиями и вместе с аудиторией решал головокружительные задачи.
«Я нахожусь в ненормально хорошем положении для преподавателя»
— Я же учился на русском отделении, а не на ОСиПЛе, — вспоминает Алексей Гиппиус. — И Андрей Анатольевич читал нам курс, который назывался «Лингвистическая интерпретация древнерусского текста». Но это был курс не в такой манере зализняковской, которую мы хорошо знаем, — интерактивной; в основном это был собственно лекционный курс.
Наша первая встреча один на один произошла на зачете. Я, помнится, пришел с очень тяжелой головой после студенческой вполне ночной жизни.