Истины в моем сердце. Личная история

В своих показаниях «роботы» признавали, что мало знакомы или совсем не знакомы с документами, за утверждение которых им платили. Работа состояла не в том, чтобы понять и оценить ситуацию, а в том, чтобы просто написать свое имя или подделать чужое. Им платили по 10 долларов в час. И они получили бонусы за объем. Не было никакой отчетности, никакой прозрачности рабочего процесса, никаких проверок, которые в таких случаях предполагает закон. С точки зрения банков, чем быстрее они снимали с баланса плохие кредиты, тем быстрее восстанавливалась цена их акций. И если это означало нарушение закона, то так тому и быть. Они могли позволить себе штраф. Я тогда с горечью осознала, что банки рассматривают штраф просто как издержки ведения бизнеса. Мне стало ясно, что они встроили штрафы в статью расходов. Это был страшный портрет того неизменного элемента культуры Уолл-стрит, который связан с равнодушием к сопутствующему ущербу, вызванному небрежностью и жадностью.

Я уже наблюдала подобное, когда работала окружным прокурором и мы преследовали ипотечных мошенников за обман пожилых людей и ветеранов. В 2009 году я создала подразделение, которое занималось расследованием махинаций с ипотечными кредитами, чтобы нивелировать хронические недоработки федерального правительства в области кредитования. Но по мере того как ипотечный кризис разрастался, мне хотелось заняться более серьезными преступниками и привлечь к ответственности сами банки, которые работали недобросовестно. Я считала, что это возможно.

Тринадцатого октября 2010 года генеральные прокуроры всех пятидесяти штатов решили объединиться в так называемом общегосударственном расследовании. Оно было задумано как всеобъемлющая общенациональная правоохранительная деятельность по раскрытию незаконных действий банков во время ипотечного кризиса.

Мне не терпелось вступить в борьбу, но была одна маленькая проблема: я еще не стала генеральным прокурором Калифорнии. Когда объявили об общегосударственном расследовании, моя кампания была в самом разгаре, и до выборов оставалось еще три недели. Опросы показывали, что кандидаты на пост генерального прокурора идут наравне.

В ночь выборов 2010 года я проиграла гонку за пост генерального прокурора. Три недели спустя я победила.

Вечер начался с того, что уже стало ритуалом: ужин с друзьями и родственниками. Затем мы отправились на предвыборную вечеринку, которую устроили на набережной Сан-Франциско, в штаб-квартире Фонда на Деланси-стрит, который возглавляла моя близкая подруга Мими Силберт, – ведущей организации самопомощи и профессиональной подготовки для наркоманов, бывших заключенных и других людей, пытающихся изменить свою жизнь. Мы прибыли, когда уже начали появляться итоги голосования на участках по всему штату. В главном зале собрались мои сторонники, ожидая результатов. За ними на штативах располагались телекамеры, направленные на сцену. Мы прошли в боковое помещение, где собрались сотрудники кампании. Они поставили четыре стола квадратом и сидели, уткнувшись в ноутбуки, лихорадочно щелкая по кнопкам «обновить» и отслеживая подсчет голосов. Настроение у меня было приподнятое. Я поздоровалась со всеми и поблагодарила их за тяжелую работу.

Затем Эйс Смит, мой главный стратег, отвел меня в сторону.

– Какие новости? – спросила я.

– Ночь будет долгой, – ответил Эйс. Мой противник шел впереди.

Я всегда знала, что ни за что не сдамся легко. Даже многие коллеги-демократы считали меня рискованным кандидатом, а некоторые вовсе не скрывали своего неодобрения. Один опытный политтехнолог объявил аудитории в Калифорнийском университете в Ирвайне, что у меня нет шансов победить, потому что я «женщина, которая принадлежит к меньшинствам, – это раз; женщина, которая принадлежит к меньшинствам и выступает против смертной казни, – это два; женщина, которая принадлежит к меньшинствам, выступает против смертной казни и является окружным прокурором чокнутого Сан-Франциско, – это три». Старые стереотипы умирают с трудом. Я была убеждена, что мои взгляды и опыт делают меня самым сильным кандидатом в гонке, но не знала, согласятся ли с этим избиратели. За последние несколько недель я так часто стучала по дереву, что на костяшках пальцев образовались синяки.

К десяти часам вечера мы не сильно приблизились к пониманию исхода гонки. Я отставала, но многие участки еще не отчитались. Эйс предложил мне выйти и обратиться к людям.

– Телевизионщики здесь долго не задержатся, – предупредил он. – Так что, если хочешь что-нибудь сказать своим сторонникам, думаю, лучше сделать это сейчас.

Мне показалось, что это очень разумная идея.

Я вышла из служебного помещения, постояла немного, обдумывая, что буду говорить, а затем одернула пиджак, прошла в главный зал и поднялась на сцену.

– Ночь предстоит долгая, но у нас хорошие шансы. Противник теряет позиции с каждой минутой, – заверила я людей. Я напомнила им о сути нашей кампании и о том, что мы отстаиваем: Эта кампания выходит далеко за рамки моего выдвижения как личности. Она намного масштабнее любой личности.