Тем временем члены моего предвыборного штаба во главе с менеджером Брайаном Брокоу подключили десятки добровольцев, которые отказались от своих планов на праздники и вернулись к работе. Они рассыпались по всему штату, по всем округам, чтобы следить за подсчетом голосов в режиме реального времени и сообщать о любых нарушениях. Дни растянулись в недели. Стремительно приближался День благодарения. И все это время результаты скакали, что сильно трепало нам нервы. Вспоминались те дни, когда после судебных слушаний по моим делам присяжные удалялись на совещание, и мне ничего не оставалось, как ждать. Наконец мы решили, что в выходные на День благодарения решающих изменений не случится, и отправили всех по домам к своим семьям.
Рано утром в среду[40]
я отправилась в аэропорт, чтобы лететь в Нью-Йорк. Я собиралась провести праздники с Майей, ее мужем Тони и их дочкой Миной.Когда мы съезжали с шоссе, пришло сообщение от окружного прокурора, который ранее поддержал моего оппонента: «С нетерпением жду возможности поработать с вами».
Я позвонила своим сотрудникам и спросила:
– Что происходит? Вы что-нибудь слышали?
– Слышали, что твой соперник собирается провести пресс-конференцию. Больше пока ничего не известно.
В этот момент я подъезжала к аэропорту.
– Мы все проверим и свяжемся с тобой.
Я прошла через охрану и села в самолет, не услышав больше ни слова. Когда я уже сидела в самолете, пассажиры в кепках и майках с символикой Giants, проходя мимо, спрашивали:
– Камала, ты уже победила? Какие новости?
Мне лишь оставалось улыбаться в ответ и повторять:
– Не знаю. Не знаю.
Достав телефон, я увидела, что, пока проходила через терминал, пропустила входящий звонок. Мой соперник оставил голосовое сообщение с просьбой перезвонить. Я набрала его номер, когда двери салона уже закрывались и стюардессы просили пассажиров убрать мобильные телефоны.
– Хочу, чтобы вы знали, что я уступаю, – сообщил он.
– Вы провели отличную кампанию, – заметила я.
– Надеюсь, вы осознаете, какая это серьезная ответственность, – добавил он.
– Желаю вам хорошо провести День благодарения в кругу семьи, – ответила я.
Вот и все. По всему штату было подано почти девять миллионов бюллетеней, и я победила с результатом, эквивалентным трем голосам на один участок. Я испытывала облегчение, волнение, мне не терпелось приступить к работе. Хотелось позвонить всем на свете, но в следующее мгновение мы уже мчались по взлетно-посадочной полосе, а потом оказались в воздухе – без вай-фая. Ночь выборов, которая для меня растянулась на двадцать один день, закончилась, а мне ничего не оставалось делать, как сидеть в самолете наедине со своими мыслями. Долгих пять часов.
Из-за того, что подсчет голосов занял так много времени, до принятия присяги остался один месяц. Всего месяц на то, чтобы осмыслить свою победу. К тому же я все еще не оправилась после смерти мамы. Она умерла годом раньше, в феврале 2009-го, когда долгая, тяжелая кампания только начиналась. Далее я расскажу об этом подробнее, но, думаю, нет необходимости объяснять, насколько сокрушительна была для меня эта потеря. Я знала, что значило для мамы мое избрание. Как бы мне хотелось, чтобы она была жива и увидела все своими глазами!
Третьего января 2011 года я спустилась по лестнице California Museum for Women, History, and the Arts, в Сакраменто и поприветствовала собравшихся. Мы организовали замечательную церемонию инаугурации, в начале которой епископ Ларри Керкленд-старший произнес вступительное слово, завершалось же мероприятие исполнением госпелов. Под развевающимися флагами собрались высокопоставленные лица, наблюдатели смотрели на собравшихся с балкона. Я приносила присягу на Библии миссис Шелтон, книгу держала Майа. Но больше всего мне запомнилось, как я волновалась, произнося имя мамы. Перед церемонией я репетировала свою речь много раз, и каждый раз, когда доходила до строк про нее, голос у меня срывался. Тем не менее для меня было очень важно, чтобы ее имя было произнесено в этом зале, потому что все, чего я достигла, без нее было бы невозможно.
– Когда сегодня мы даем эту клятву, – объявила я, – мы утверждаем принцип, который гласит, что каждый калифорниец имеет значение.
В течение последующих недель этот принцип неоднократно испытывался на прочность. В том же месяце 37 тысяч домовладельцев в Лос-Анджелесе выстроились в очереди перед банками, умоляя изменить условия ипотечных кредитов и позволить им остаться в своих домах. Во Флориде в таких очередях люди стояли по несколько дней. «В 1930-е годы у нас были очереди за хлебом, – сказал Скотт Пелли[41]
в программе