Истины в моем сердце. Личная история

В первый же день своего пребывания в должности я собрала старших сотрудников и сообщила им, что мы должны немедленно принять участие в общегосударственном расследовании деятельности банков. Я назначила Майкла Тронкосо, который уже долгое время работал со мной, главным юрисконсультом, а Брайана Нельсона – специальным помощником генерального прокурора.

Внутри офиса мы готовились к бою. За пределами офиса нам постоянно напоминали о том, за кого мы сражаемся. На каждом мероприятии, которое мы проводили, всегда была группа людей (иногда пять, десять или двадцать человек), которые приходили в надежде увидеть меня и лично попросить о помощи. Многие приносили свои бумаги – папки-гармошки и плотные желтые конверты, набитые ипотечными документами, уведомлениями о потере права выкупа и рукописными векселями. Некоторые преодолевали сотни миль, чтобы встретиться со мной.

Никогда не забуду женщину, которая прервала ход небольшого мероприятия в Стэнфорде, посвященного проблемам здравоохранения. Она встала со своего места в зале, по ее лицу текли слезы, в голосе звучало отчаяние.

– Мне необходима помощь. Вы должны мне помочь. Помогите мне позвонить в банк и сказать им, чтобы они позволили мне остаться в своем доме. Пожалуйста, прошу вас!

Это было душераздирающе.

И я знала, что у десятков тысяч таких же, как она, людей, борющихся за свою жизнь, нет возможности лично разыскать генерального прокурора. Поэтому мы пошли прямо к ним, проводя круглые столы в общественных центрах по всему штату. Я хотела, чтобы люди нас увидели. И чтобы моя команда увидела тех, кто просил о помощи. Сидя напротив руководителей банков в зале заседаний, мы должны помнить, кого представляем. На одном из таких собраний я разговаривала с отцом маленького мальчика о проблемах, которые возникли у семьи с банками. Маленький сын обратившегося ко мне человека тихо играл неподалеку. А потом мальчик подошел к своему отцу и спросил, что значит «подводная ипотека»[42].

В глазах у него стоял ужас. Ребенок решил, что его отец в буквальном смысле тонет.

Думать об этом было очень тяжело. Но метафора была точной: множество людей тогда, образно выражаясь, ушли под воду. Они цеплялись за соломинку. И с каждым днем все больше и больше отчаявшихся сдавались.

В ходе нашей битвы с банками мы слышали множество историй, которые наглядно иллюстрировали, что обсуждаемые вопросы не относятся к интеллектуальной или академической сфере – речь идет о жизни людей. Во время одного круглого стола женщина с гордостью описывала дом, который она приобрела в 1997 году на все свои сбережения. Это был первый купленный ею в жизни дом. В начале 2009 года, на месяц задержав выплату по кредиту, она позвонила своему кредитору и попросила совета. Его представители обещали помочь, но после этого несколько месяцев заставляли ее оформлять и отправлять им по факсу бесконечные бумаги. Затем присылали ей другие документы без всяких объяснений, требуя, чтобы она их подписала, держали ее в неведении, когда она задавала вопросы. А в результате лишили ее права выкупа и забрали дом.

Поделившись со мной своей историей, эта женщина заключила, с трудом сдерживая слезы: «Простите меня. Я понимаю, это всего лишь дом…»

Но она знала, как и все мы, что этот дом никогда не может быть «всего лишь домом».

Первая возможность лично принять участие в общегосударственном обсуждении проблемы появилась у меня в начале марта. Национальная ассоциация генеральных прокуроров (обозначавшаяся «говорящей» аббревиатурой NAAG[43]) проводила свою ежегодную многодневную встречу в отеле Fairmont в Вашингтоне, округ Колумбия. Я прилетела на нее со своей командой. Все пятьдесят генеральных прокуроров были размещены в алфавитном порядке по названиям штатов. Я заняла свое место между Арканзасом и Колорадо.

Когда разговор перешел от общих дел к общегосударственному расследованию, мне вдруг стало ясно, что оно не завершено: без ответа оставалось множество вопросов. Между тем речь на встрече шла о том, что проблема урегулирована. Была озвучена определенная сумма, и у меня сложилось впечатление, что в целом сделка состоялась. Оставалось только разделить деньги между штатами – именно это и происходило.

Я была ошеломлена. На чем основаны расчеты размеров этой суммы? Как они ее рассчитали? Как можно договариваться об урегулировании, если расследование не закончено?

Но больше всего меня потряс не произвольный выбор суммы. Шокировало то, что в обмен на урегулирование банки должны были получить полное освобождение от любых потенциальных претензий – фактически «пустой чек», иммунитет на случай любого преступления, которое могло быть совершено в прошлом. Это означало, что после достижения договоренности по вопросу о робоподписях мы вообще не сможем возбуждать против них дела, связанные с ипотечными ценными бумагами, ввод в обращение которых привел к кризису.

Во время перерыва в сессии я собрала свою команду. Во второй половине дня на повестке снова были вопросы урегулирования.

«Больше я туда не пойду, – заявила я. – Там уже все решено».