Истины в моем сердце. Личная история

Наконец, мы должны понимать, что по своей сути это вопрос общественного здравоохранения, а не уголовного правосудия. Нельзя повторять ошибки неудачной войны с наркотиками, из-за которой множество людей, зависимых от крэка, оказались в тюрьме. Желание избавиться от боли, физической или эмоциональной, нормально для человека – и он найдет способ сделать это. Иногда это означает получить помощь, а иногда – подсесть на героин. Наша задача состоит не в том, чтобы наказывать своих друзей, членов семьи и соседей, бросая их за решетку. Задача в том, чтобы вывести их на правильный путь и научить справляться со своей болью.

Мама чувствовала себя все хуже, ей был необходим более тщательной уход, чем мы могли ей обеспечить. Мы хотели нанять сиделку, чтобы помочь ей – и мне. Но мама отказывалась от помощи.

– Я в порядке. Мне никто не нужен, – уверяла она, хотя едва могла встать с постели.

Надо было настаивать, но мне не хотелось этого делать. Рак – болезнь, борьбе с которой она посвятила всю свою жизнь, – теперь опустошал ее. Ее тело сдавалось. Лекарства мешали ей оставаться самой собой. Я не хотела быть человеком, который лишает ее достоинства.

И мы как-то справлялись. Я готовила для нее изысканные блюда, наполняя дом запахами детства, которые напоминали нам обеим о счастливых временах. Когда я не была на работе, то чаще всего сидела с ней, рассказывала истории, держала за руки, помогала ей пройти через страдания химиотерапии. Я купила ей шляпы после того, как у нее выпали волосы, и мягкую одежду, чтобы ей было максимально комфортно.

Как выяснилось, угасание не происходит плавно. Это не равномерный процесс. Состояние мамы стабилизировалось и оставалась неизменным неделями и месяцами, а затем, прямо за одну ночь, резко ухудшалось. Во время одного особенно тяжелого периода я убедила ее провести две недели в еврейской частной лечебнице (известной высоким уровнем ухода и доброжелательным отношением к пациентам), где за ней осуществлялся бы круглосуточный уход, в котором она так нуждалась. Мы собрали вещи и поехали туда. Персонал отнесся к нам невероятно внимательно. Они провели маму по заведению, показали ее палату, познакомили с врачами и медсестрами и объяснили распорядок.

В какой-то момент одна из врачей отвела меня в сторону.

– Ну как себя чувствует мой прокурор? – спросила она.

Вопрос застал меня врасплох. Я была так сосредоточена на мамином благополучии, что не оставляла места ни для чего другого, но этот вопрос прорвался сквозь защитный барьер, который я поставила, чтобы не выдавать своих чувств. К горлу подступил ком. Мне было страшно. Мне было грустно. А самое главное, я не была готова.

Она спросила меня, слышала ли я что-нибудь об «упреждающем горе». Я не слышала, но термин был очень точным. Так много во мне было отрицания. Я не могла заставить себя поверить, что придется попрощаться с мамой. Однако где-то глубоко внутри я осознавала происходящее. И уже начала оплакивать свою потерю. Термин объяснял, что со мной происходит. Оказывается, если дать чувствам название, это может помочь справиться с ними. Это не означает, что вы перестаете переживать свою эмоцию, но если вы сможете ее назвать, то сможете и справиться с ней. И теперь я могла это сделать.

Когда экскурсия закончилась, я расстегнула мамин чемодан, чтобы помочь ей разложить вещи. Но у нее были другие планы. Сидя на кровати со скрещенными ногами, мама твердо произнесла:

– Ну ладно, здесь очень мило. Поехали домой.

– Мамочка, ты остаешься здесь на две недели, помнишь?

– Нет, ни за что. Я не останусь здесь на две недели.

Она повернулась к медикам, которые все еще находились в палате:

– Это было здорово. Спасибо. Мы уходим.

И мы ушли.

Вскоре после этого она оказалась в больнице. Именно тогда я начала замечать еще одну перемену. Сколько я себя помню, мама любила смотреть новости и читать газеты. Когда мы с Майей были детьми, она настаивала, чтобы мы каждый вечер перед ужином смотрели по телевизору новостную программу. Ей нравилось знать обо всем, что происходит в мире. И вдруг она потеряла к этому интерес. Ее деятельный мозг решил, что с него хватит. Хотя у нее еще оставались силы для нас.

Помню, когда я только вступила в гонку за пост генерального прокурора, она спросила, как идут дела.

– Мамочка, эти парни говорят, что надерут мне задницу.

Мама лежала на боку. Она перевернулась, посмотрела на меня и широко-широко улыбнулась. Она знала, кого воспитала. Она знала, что ее боевой дух живет во мне.