Историческая традиция Франции

Принцип выборности оказался наиболее спорным, поскольку к участию в выборах приглашалось все население, включая потенциально невоцерковленных и даже некатоликов. Правда, некоторую гарантию законодатели ввели «вдогонку», предусмотрев последующим распоряжением, что процедура избрания должна была происходить в местной церкви после службы.

Озаботились революционные законодатели и профессиональной подготовкой священнослужителей. Избираемый в епископы должен был не менее 15 лет прослужить кюре или викарием и при том – в соответствующем диоцезе, т. е. зарекомендовав себя перед паствой. Для избрания кюре требовался 10-летний стаж служения. Новоизбранного епископа коллеги из епископского совета (тоже новое учреждение) могли подвергнуть экзамену «в вопросах доктрины и нравственности» и, в случае несостоятельности, не утвердить канонического назначения[596].

Несмотря на стремление законодателей облегчить переход к новому устройству духовенства, совершенно очевидно столкнулись две коренным образом различающиеся позиции. «Те, кто сегодня составляет духовенство, будут впредь только гражданами» (Ле Шапелье); «служители церкви были учреждены для счастья людей и блага народа» и «назначать их должен народ» (Робеспьер), – так утверждали радикальные защитники нового положения. Противники ссылались на сакральный авторитет Церкви и исконность ее самоуправления, на особую миссию пастырей «по спасению верующих» и «руководство таинствами». Церковные иерархи демонстрировали склонность к компромиссу, готовность прислушаться к пожеланиям гражданских властей. Но твердо отстаивали принцип разделения властей, указывая, что знаменательно, на революционное нововведение[597].

Призывая к созыву «общенационального собора галликанской церкви», архиепископ Буажелен в речи перед членами Учредительного собрания говорил: «Уяснив ваши намерения и ваши взгляды, обогатившись постоянно возрастающими знаниями, внимательно изучив настроения народа, мы на этом соборе попытаемся примирить между собой интересы религии, хранителями которой являемся мы, и интересы Государства, в защите которых вы являетесь арбитрами и судьями». Итак, «не следует смешивать то, что зависит от гражданских властей, с тем, что подвластно лишь властям церковным (курсив мой. – А.Г.)»[598].

Получается, что в стремлении к распространению государственного суверенитета революционные власти перешли ту грань огосударствления Церкви, которая была присуща абсолютной монархии[599], и заодно попрали один из собственных принципов государственного строительства. Но и церковные власти были не столь готовы к нововведениям, как провозгласил Буажелен. Папа Пий VI отнес к «ложному учению» все акции религиозной политики революционного Собрания, отвергнув самое Декларацию прав и провозглашенный в ней постулат свободы совести. Свобода каждого «мыслить, как ему угодно, даже в вопросах религии», виделась понтифику таким же абсурдом, как право индивида подчиняться лишь тем законам, «на которые он сам дал свое согласие»[600].

Когда Учредительное собрание приняло декрет о присяге духовенства на верность Конституции (ноябрь 1790) с предостережением об отстранении от должности тех, кто не присягнет в недельный срок, папа в послании 13 апреля 1791 г. ответил контругрозой: всем служителям культа надлежало в течение 40 дней отречься от присяги под угрозой отлучения, а пастве воспрещалось посещать службы присягнувших[601].

В результате духовенство разделилось примерно поровну на присягнувших и неприсягнувших, и после примирительных акций, когда последним было разрешено временно исполнять свои функции там, где их поддерживают прихожане, возникла ситуация «существования двух Церквей» (Фюре)[602]. Наибольшее значение имела отчетливая географическая регионализация церковного дуализма: в Центре, а также в Аквитании и приальпийских департаментах духовенство присягало (80—100 %), на Западе, к юго-востоку от Центрального массива (Лозер) и на северо-востоке (Эльзас) большинство священнослужителей не присягнуло[603].

Решающим фактором церковного раздела современные исследователи от Тимоти Текетта до Моны Озуф называют отношение паствы. В одних случаях вопили «Присяга или галеры!», в других – срывали принятие присяги. Региональная дифференциация 1791 г., замечает Озуф, в целом представляет прообраз религиозной ситуации 1960-х годов: там, где священники отказывались от присяги, жители до сих пор продолжают активно посещать службу. С эпохи Революции, таким образом, «установилось прочное разделение между клерикальной и антиклерикальной Францией»[604]. Само собой, оно отразилось и в политической географии Франции, став границей между противниками и сторонниками Республики, а затем – между консервативным и левоцентристским электоратом.