Яркий пример взаимодействия идей Просвещения с национальными традициями – негритюд, начавшееся перед Второй мировой войной культурно-освободительное движение негро-африканской интеллигенции. Оно сформировалось в Латинском квартале и в кафе Монмартра. Эмэ Сезэр, Сенгор и их товарищи получили образование в Париже, были французскими писателями и прославляли традиционную цивилизацию народов Африки на языке колонизаторов. Более того, сам материал для ее прославления они черпали в колониальной науке. «Это в Париже, по следам этнологов мы, – писал будущий президент Сенегала Леопольд Седар Сенгор, – заново открыли негритюд, т. е. культурные ценности негро-африканской цивилизации». Знаменательный факт – для подобных культурно-освободительных движений «возвращение к истокам» начиналось с обращения к трудам европейских ученых[869]
.Известно и обратное влияние: негритюд способствовал становлению и развитию французского сюрреализма, явление африканского искусства придало новое направление французскому импрессионизму. Колониальная наука и возникшая после Первой мировой войны «колониальная литература» – в той и другой сфере проявляли себя зачастую чиновники колониальной администрации – несли с собой открытие нового мира для самой метрополии, для французов.
Грандиозное впечатление на культурную элиту и народ Франции произвела Колониальная выставка 1931 г., на которой с мая по ноябрь побывали 34 млн. посетителей. Разумеется, то был прежде всего показ достижений колониальной администрации, но одновременно французам была представлена в широких масштабах, зрелищно и ощущаемо «другая» Франция, та, что получила в это время название «Франции заморской». «Старая европейская Франция и молодая Франция заморская, – говорилось на официальном открытии выставки, – несмотря на расстояния, мало-помалу сближаются, взаимопроникают, смешиваются и становятся неразделимыми»[870]
.Возникало основание для появления идеи Сообщества –
Апология французского колониализма все больше сводится к оказанию братской помощи нуждающимся в ней. Как доказывал французский делегат на конгрессе Лиги прав человека: «Принести науку народам, ее не знавшим, дать им шоссе, каналы, железные дороги, автомобили, телеграф, телефон, организовать у них санитарную службу, познакомить их, наконец, с правами человека – это требование Братства»[871]
.Гуманность требовала ответа на самые болезненные вопросы колониальной политики. Едва ли не самым острым становился вопрос о предоставлении гражданства мусульманам Алжира, он возник с самого момента аннексии. Противники ссылались на нормы мусульманского права как на непреодолимое препятствие: «Натурализация мусульман невозможна, потому что она не может не повлечь за собой ликвидацию их гражданских законов, являющихся одновременно законами религии… Коран – религиозный кодекс мусульман – является также их кодексом
Этот аргумент против полноправия иммигрантов-мусульман, сохраняющий свою влиятельность в современной Франции, опровергался еще при Третьей республике. Обосновывая законопроект о расширении доступа алжирских мусульман к французскому гражданству, Морис Виолетт (1938) говорил: «Не нужно требовать от мусульман отказа от их политического или семейного статуса, от их веры, обращения к нашим нравам. Нужно просто предложить им войти в великую французскую семью с ее традицией, ее духом и присоединиться к нашему делу цивилизации, делу национального величия, быть честными и преданными соратниками»[873]
. Эта риторика не убедила колониальное лобби, которое стояло на своем: французские колонисты в Алжире будут поглощены «невежественными, фанатичными, враждебными массами», если тем будет предоставлено полноправное гражданство[874].