Добившиеся успеха стремились не раскрывать свое происхождение, избегали поддерживать родственные связи или связи с родиной кого-либо из их нефранцузских родителей. Яркий пример – Эмиль Золя. Впрочем, у знаменитого писателя, сына француженки и итальянца, ставшего классиком французской литературы, были и особые причины. Инициировав общественную кампанию в защиту Дрейфуса и включившись в жестокую политическую борьбу с ультраправыми националистами (см. гл. 3), Золя мог опасаться, что его итальянское происхождение будет использовано последними против «дрейфусаров».
Очевидно, ксенофобия «работала» на ассимиляцию; однако у этой «работы» была и оборотная сторона. Ксенофобия и дискриминация побуждали иммигрантов замыкаться среди «своих» – по месту работы или по месту жительства. Распространялись различные формы «этнического бизнеса», возникали жилые кварталы из иммигрантов определенного происхождения. Еще в период Третьей республики господствующей формой сплочения общин иммигрантов становилось предместье. Тогда зародилось немало из тех этнических колоний, которые превратились в проблемные пригороды, получившие ныне сокращенное «политкорректное» название ZUP (zones urbaines sensibles).
Заметным явлением сделались иммигрантские ассоциации, которые нередко образовывали разветвленную сеть. Так, у поляков многочисленные локальные ассоциации (42 в одном Брюе-ан-Артуа, здесь в департаменте Па-де-Кале в середине ХIХ в. велась крупная угледобыча) объединялись в местный комитет, представители местных комитетов образовывали Центральный комитет, который в 1930 г. насчитывал 100 тыс. членов и 500 ассоциаций.
Замечательную способность к объединению проявили иммигранты из России «первой волны», создавшие разнообразные ассоциации профессионального типа, причем не только по образу занятий на родине, главным образом среди писателей и художников, но и по вновь обретенному статусу – например, Генеральный союз водителей такси (900 членов в 1930 г.). Многочисленными были воинские объединения, входившие преимущественно в Русский Обще-Воинский Союз (10 тыс. членов в 1934 г.), и благотворительные организации, были организован Народный университет, а также скаутские отряды[889]
.Если сопоставить польскую ассоциативность с итальянской в межвоенный период или португальскую (сотня ассоциаций в 1975 г.) с алжирской в настоящее время, то напрашивается вывод, что к организационной консолидации были подвигнуты относительно меньшие по численности иммигрантские общины. Можно поставить вопрос и о соответствии ассоциативного движения иммигрантов фундаментальным принципам Республики.
Историки из Высшей нормальной школы (на ул. Ульм) Стефан Бо и Жерар Нуарьель делают радикальные выводы: «Стойкая живучесть ассоциаций, созданных иммигрантами с начала века, показывает, что республиканская система никогда не имела целью ликвидировать, как утверждают, “различия”, однако постоянно противилась тому, чтобы эти институты “частного” порядка сделались инструментами в политике и администрации»[890]
. Впрочем, и в политике иммигрантские ассоциации, как показывает автор «Французского котла», играли определенную роль, поскольку мобилизовывали земляков во время избирательных кампаний голосовать за более терпимого к иммигрантам кандидата.Не менее симптоматичным с точки зрения республиканских принципов отступлением от французской «ассимилированности» в привычном смысле слова оказывается отмечаемый Нуарьелем процесс пробуждения этнического самосознания у иммигрантов и их потомков. Порой этнические меньшинства напоминали – вот оно историческое многообразие страны! – о далеком прошлом тех краев, что стали Францией. Итальянские рыбаки в Провансе, столкнувшись с дискриминацией, с гордостью припоминали обидчикам факты истории: «Малопочтенные люди называют нас пришлыми, а на самом деле мы – первые марсельцы, первые христиане» на этой земле[891]
.Этническая идентификация иммигрантов и в других случаях сливается с региональной, как например в районе Бедарьё (историческая область Руссильон – см. гл. 1). Символично название предисловия к одной современной публикации – «С Испанией в сердце». Выходцы из Испании вспоминают историю испанской иммиграции в регионе, гордятся сохранением местных обычаев, особенностей образа жизни. «Теперь это разнообразие (diversité) сделалось своеобразием (originalité) и богатством населения Бедарьё», – утверждали авторы.