Историческая традиция Франции

Жирарде называет 1930-е годы «поисками колониального гуманизма». Универсализм колониального посыла сохраняется, но заметно углубляется. Мысль идеологов колонизации направляется в сторону колониального симбиоза как «братства различных», «когда каждый, оставаясь самим собой, готов принять от другого то лучшее, что у того есть». В идеале это «обмен дарами», – писал Робер Делавиньет, вспоминая в книге «Судан – Париж – Бургундия» долгую беседу в Африке с мусульманским мудрецом: «Мы вкусили наслаждение быть различными в обществе друг друга». Элита колониальной администрации устами своего выдающегося представителя, каким был Делавиньет, директор Национальной школы заморской Франции, основного поставщика кадров колониального чиновничества, заговорила об «обновлении классического гуманизма французов»[875].

Колониальный симбиоз поворачивался новой стороной – задумались уже не только о пробуждении Востока Европой, но и о пробуждении самой Европы. «Воспользуйтесь Суданом, чтобы переделать общество во Франции, – обращался Делавиньет к молодым французам. – Африка станет спасением для Европы, если приведет к реформированию Франции. Колонии, столица, провинция – пусть эти три слова соединятся в ваших головах без иерархического смысла. Все это важно, все это одно и то же дело обновления Запада»[876]. Политика колонизации обретает новый, вселенский смысл: «спасать» теперь предстоит Запад, Европу, Францию – «мертвые империи и больные республики».

«Европа сделала то, что должна была сделать, и, суммируя все, вполне справилась с этим»; но нужно, чтобы «человечество поднялось еще на одну ступень»[877], – скажет Франц Фанон. В устах этого темнокожего представителя послевоенной французской интеллигенции призыв об обновлении классического гуманизма обретет новое содержание. Фанон призывал услышать голос колонизованных народов во имя «созидания цивилизации во всемирном масштабе»[878].

И от лица Европы, от имени европейской цивилизации директор левокатолического «Эспри» Жан-Мари Доменак поддержал призыв к новой всеобщности, к тому чтобы «двигаться бок о бок»: «Союз лучшей части европейской интеллигенции с бедными и угнетенными – вот что продолжает оплодотворять весь мир… Если мы замкнемся, кичась своей обеспеченностью и старческой умудренностью, фермент Европы будет продолжать действовать, но уже без нас и против нас»[879].

Колониальный симбиоз оставил неизгладимый след в обеих частях колониального мира: «Хотя колониальная система была сокрушена за несколько месяцев, ставшие независимыми страны сохранили большую часть колониального наследия в институтах, праве и культуре, тогда как бывшие метрополии, столкнувшись с фактом миграционных движений, обрели в новых рамках часть прежней колониальной проблематики». Итак, прогнозирует французский профессор: «Бывший Запад сделается в ХХI в. местом конвергенции диаспор всего мира, что определенно станет источником его обогащения благодаря коммерческим потокам, которые будут сопровождать этот процесс, тогда как бывшие колонии зачастую окажутся заложниками проблем этнической однородности и культурной идентичности (authenticité)»[880].

Иммиграция. «Право почвы»

Анализ современных проблем иммиграции в «постколониальном» ключе, сквозь призму колониального наследия, и даже как затянувшийся во времени «колониальный разрыв», – распространенная в науке и прессе современной Франции тенденция. Другое направление – изучение «натурализации», обретения иммигрантами французского гражданства с точки зрения исторических особенностей государственного строительства Франции.

Идеология французской натурализации с конца ХIХ в., когда страна стала объектом массовой иммиграции, формировалась в противопоставлении принципа проживания принципу происхождения – jus soli и jus sanguinis. Традиционным для Франции принято считать первый принцип: парижский парламент ввел его во французское право еще в 1515 г. Независимо от происхождения родителей рождение во Франции давало возможность наследовать имущество при условии проживания на территории королевства[881].

В истории Франции случались отклонения от этого принципа: так Гражданский кодекс 1804 г. («Кодекс Наполеона») устанавливал, что французом является тот, кто рожден от отца-француза. Спустя полвека эта норма jus sanguinis была упразднена, закон 1851 г. заменил ее «двойным правом почвы»: ребенок, родившийся во Франции от родившегося во Франции иностранца, иными словами, внук иммигранта, становился французом. Новая норма и была утверждена законом 1889 г., принятым в период подъема иммиграции и обосновавшим, по выражению историка-политолога Патрика Вейля, «республиканское применение права почвы»[882].