Историческая традиция Франции

Этот универсализм, уходящая корнями в глубь веков революционно-универсалистская «французская модель» Третьей республики, явился легитимацией создания колониальной империи. На конгрессе Лиги прав человека в 1931 г., пишет профессор медицины (Париж) Броман, Франция осудила «империалистическую» концепцию колонизации, признав оправданным только колонизацию, преследующую гуманистические цели.

Их разъяснил французский делегат Альбер Байе: «Страна, провозглашающая права человека, вносящая исключительный вклад в научный прогресс, дающая светское образование; страна, которая перед другими державами выступает наибольшим поборником свободы, cамим своим прошлым предназначена распространять повсюду, где может, идеи, которые ее прославляют. Мы можем считать себя наделенными мандатом обучать, воспитывать, делать свободными и богатыми, помогать народам, которые нуждаются в нашем сотрудничестве»[847].

Важнейшей чертой французского гения считались универсальность, способность к творческому заимствованию и бескорыстному прозелитизму. Навязывая свои качества другим народам, французы искренне верили, что это не их специфически-национальные особенности, а универсальный «тип добра и красоты». Конечно, «наивное убеждение», соглашался Мишле; но продиктованное лучшими чувствами. Француз верит, что «не может ничего сделать более полезного миру, чем дать ему свои идеи, свои нравы и свои моды»[848].

Еще в 1849 г. Мишле выдвигал для Франции установку: «Спасти народы (races), побудив их к движению. Не изменять их, а обратить их к самим себе… Каждому народу, каждой расе мы скажем: “Будьте самими собой”, и тогда они пойдут за нами». Эта «революционно-романтическая форма отношения Франции с миром подразумевала не территориальную экспансию, не политическое господство, не роль модели, но скорее роль Христа, спасителя человечества», – разъясняет позицию историка-классика профессор Кола[849].

Колониальная экспансия Третьей республики отличалась обстоятельной идеологической проработанностью, и в колониальной идеологии Франции упор был сделан на общечеловеческие ценности, гуманизм, идеалы Просвещения. В этой идеологии нашли развитие и установки апостолов республиканизма первой половины ХIХ в. (Мишле, Гюго), отнюдь не предназначавшиеся заранее для колониальной ситуации. По отношению сначала к отдельным регионам Франции, затем странам Европы, а впоследствии и ко всему миру французы, вдохновляясь революционно-республиканскими традициями, брали на себя «миссию универсальных воспитателей»[850].

Это и получило название «цивилизаторской миссии», и сам термин, пишет профессор Коллеж де Франс Лоранс, был изобретен именно французами еще во время Египетской экспедиции Наполеона Бонапарта (1799). «Цивилизаторская миссия» стала лишенной расового акцента альтернативой и в некотором роде эвфемизмом идеологемы «бремя белого человека» (под знаком которой британское правление в Индии трансформировалось из «военного деспотизма» в «просвещенный деспотизм»). Суть была одна. На смену идеологии конкистадоров, видевших в колонизованных индейцах извечных рабов, приходили эволюционные идеи и принципы универсального прогресса. «Конечной целью новой колонизации становилось возрождение колонизованных народов и приведение их к европейской модерности, понимаемой, особенно в ее французской версии, как универсальная»[851].

Цивилизаторское призвание Франции толковалось в миссионерском духе как собственно служителями Церкви, так и республиканцами, решительно отделившимися от нее, но воспринявшими подвижнический дух апостолического служения. «Две Франции», пишет ученый из Оксфорда Дж. Дафтон, объединяло представление об особом призвании страны, ее духовной миссии: «Подобно тому как набожные мужчины и женщины верили, что Бог избрал Францию, чтобы распространить католицизм по всему миру, пылкие республиканцы считали свои либеральные идеи французским даром человечеству». Как проповедовал Жюль Ферри, инициатор закона об отделении школы от Церкви (1882) и одновременно снискавший прозвище Тонкинца инициатор колониальной экспансии, «Франция имела право покорять низшие расы, ибо ее долгом было цивилизовать их»[852].

Можно ли говорить о расизме «отцов» французской колониальной империи? Период Третьей республики обильно питал расистские теории: от Гобино до Лебона, от Ваше де Лапужа до Жироду. Между тем французские расисты выступали ожесточенными критиками Ферри и его единомышленников. Они высмеивали как безнадежное занятие политику ассимиляции: апологетов «французской расы» невероятно раздражало то, что они называли «офранцуживанием» колонизованных. Аборигенам надлежало сохранять свои обычаи и нравы, сколь бы варварскими те ни представлялись, поскольку они соответствуют их врожденным психологическим данным и умственным способностям.