Общей тенденцией является движение от того, что получило название «унитарной концепции нации», к плюралистической интерпретации национальной идентичности. Национальное празднование в последние десятилетия ХХ в. трех ключевых дат французской истории (200-летия Революции, 1000-летия Капетингов и 1500-летия крещения Хлодвига), отношение к которым разделило в свое время религиозно-монархическую и революционно-республиканскую традиции и их носителей, явилось впечатляющим свидетельством происходящих сдвигов.
Три праздника символизировали выбор, который был предложен нации на основе единства многообразия. В публикации МИД говорилось, что Франция как «живое существо развивалось постепенно, вбирая многообразные воздействия, исходя из которых она формировала свою идентичность». В то же время Франция остается редким в мировой истории примером «государства-нации», в котором «три основных составляющих идентичности – территория, государство и народ – образуют единое целое»[453]
.Бурно происходившие в начале ХХI в. дискуссии о национальной идентичности перешли в новое русло. Меняется, как замечает Пьер Нора, собственно национальное сознание: «Национальное чувство из утверждающего стало вопрошающим, из агрессивно-воинственного соревновательным, всецело выражающимся в культе промышленного прогресса и спортивных достижений. Из жертвенного, мрачного и оборонительного оно стало обращенным к наслаждениям, любопытствующим и, можно сказать, туристическим. Из воспитательного – ознакомительным и из коллективного – индивидуальным, и даже индивидуалистским… Воплощавшее силу гражданственности, теперь оно эмоциональное и даже сентиментальное. Оно было универсалистским – теперь оно становится партикуляристским. Подвергавшее физическим испытаниям, отныне оно символическое»[454]
.«Требуется заново изобрести французскую идентичность», – утверждает Ситрон, имея в виду, что французская нация не является больше «гальской, однородной и обращенной в прошлое (passéiste), но плюралистической, смешанной (métissée) и открытой будущему»[455]
.Сложности этого процесса нового определения национальной идентичности предстоит рассмотреть в специальной главе «Становление культуры многообразия».
Глава 4
«Старшая дочь Церкви» и лаицизм
Религиозная традиция Франции, в отличие от некоторых типичных случаев, когда четко указывается на духовный авторитет (например, Св. Патрик в Ирландии) или на «воцерковляющего» представителя светской власти («равноапостольный» князь Владимир), не имеет единого общепринятого источника. Хлодвиг, Св. Ремигий или Св. Дионисий? «Моя страна христианская, поэтому для меня история Франции начинается с христианского короля»[456]
, – с образцовой четкостью рассуждал де Голль. «Религия Хлодвига, Карла Великого и Св. Людовика», – триадой прославленных королей обосновывалось право католичества на восстановление в статусе государственной религии[457]. Торжеством по случаю полуторатысячелетия (1996) крещение короля франков вошло в череду фундаментальных дат национальной истории.Традиции Сен-Дени и Реймса
Основополагающее значение юбилея было воспринято между тем далеко не всеми. Оппоненты полагали, что считать Хлодвига основателем христианской Франции – упрощение, ибо в таком случае недооценивается история христианства в стране, насчитывавшая к моменту крещения короля франков несколько веков[458]
. За триста лет до крещения Хлодвига Св. Ремигием существовала церковь в Лионе, епископом которой с 177 г. был один из Отцов Церкви Св. Ириней. В Пуату в IV в. проповедовали учение Христа Иларий из Пуатье (315–367) и его ученик Св. Мартин Турский (ум. в 397 г.). В III в. в Галлию для распространения христианства были посланы из Рима cемь епископов. Среди них наиболее известен Дионисий, образ которого явился источником другой влиятельной церковно-государственной традиции.Традиции почитания Хлодвига и Св. Ремигия или Св. Дионисия начали формироваться в одно время (IХ в.) и бытовали параллельно, в значительной степени переплетаясь. Они опирались на связь епархий с правителями, и суть культивирования традиций была двойственной: с одной стороны, религиозная легитимация королевской власти, с другой – апология государственной роли Церкви. Основателями традиций выступали церковные иерархи, представлявшие в одном случае реймсскую епархию, в другом – монастырь Сен-Дени, под Парижем. Центральное положение обоих предопределило роль, которую сыграли указанные традиции в средневековой легитимации формировавшейся национальной государственности.