Солдатъ подумалъ, взялъ прошеніе обратно и скрылся.
Знаменитый ученый, академикъ Беръ, пріѣхалъ въ Тифлисъ во главѣ экспедиціи, снаряженной Географическимъ Обществомъ для научныхъ изслѣдованій. Беръ счелъ долгомъ представиться вмѣстѣ съ членами экспедиціи Муравьеву. Послѣдній вышелъ въ пріемную и обратился къ Беру съ вопросомъ:
— Кто вы такой?
— Академикъ Беръ, — отвѣчалъ тотъ.
— А зачѣмъ вы здѣсь?
Беръ объяснилъ.
— Ну, извините, продолжалъ Муравьевъ, — ничѣмъ не могу быть вамъ полезнымъ; вы хлопочете о размноженіи рыбъ, а я — солдатъ; время военное.
— Я съ удовольствіемъ помогъ бы вамъ, генералъ, — возразилъ Беръ, — да, къ сожалѣнію, слишкомъ уже старъ.
Муравьевъ внесъ въ веселую, общественную жизнь Тифлиса мертвящую скуку. Все словно замерло. Муравьевъ велъ жизнь необыкновенно строгую и воздержную, соблюдалъ всѣ посты, не дозволялъ себѣ никакихъ общественныхъ удовольствій, никакого развлеченія, за исключеніемъ, и то изрѣдка, партіи въ шахматы. Неуклонно требуя отъ подчиненныхъ своихъ точнаго, безъ малѣйшаго упущенія, исполненія лежавшихъ на нихъ обязанностей и даваемыхъ порученій, Муравьевъ не менѣе былъ строгъ и къ самому себѣ. Все его время, всѣ его досуги были посвящаемы службѣ. Педантизмъ его въ этомъ отношеніи доходилъ до крайности. Однажды, правитель его канцеляріи, Щербининъ, уговорилъ его посѣтить театръ, доказывая необходимость поощрить учрежденіе, имѣющее несомнѣнное вліяніе на развитіе вкусовъ и нравовъ и способствующее сліянію туземцевъ съ русскими. Муравьевъ поѣхалъ въ театръ. На другой донъ, Щербининъ спросилъ его, остался ли онъ доволенъ спектаклемъ?
— Да, хорошо, — отвѣчалъ Муравьевъ, — но я на васъ сердитъ за то, что вы отняли у меня нѣсколько часовъ, принадлежавшихъ службѣ.
На это Щербининъ замѣтилъ, что предмѣстникъ Муравьева, князь Воронцовъ, который безъ устали цѣлый день посвящалъ дѣламъ, вечеромъ уже ничѣмъ не занимался, любилъ собирать у себя общество и съ удовольствіемъ принималъ участіе въ общественныхъ развлеченіяхъ.
— Потому-то, — возразилъ Муравьевъ, — при немъ такъ мало сдѣлано въ сравненіи съ тѣмъ, что могло бы быть совершено.
Одинъ изъ чиновниковъ особыхъ порученій сибирскаго генералъ-губернатора Н. Н. Муравьева-Амурскаго, узнавъ о злоупотребленіяхъ нерчинскаго почтмейстера, доложилъ о томъ своему начальнику.
— Что же мнѣ дѣлать съ нимъ? — отвѣчалъ Муравьевъ, — вы знаете, что почтовое вѣдомство у насъ status in statu. Я не имѣю никакой власти остановить какое либо зло, дѣлаемое почтовымъ чиновникомъ въ его конторѣ. Мало того: я самъ дѣлаю въ Иркутскѣ визиты губернскому почтмейстеру собственно для того, чтобы онъ моихъ писемъ не перечитывалъ и не задерживалъ.
Корпусный командиръ Набоковъ, во время развода, желая что-то сказать начальнику дивизіи, генералу Гартонгу, крикнулъ ему: «Николай Ивановичъ!» Гартонгъ поспѣшилъ на зовъ. Въ то же самое время, съ гауптвахты караульный офицеръ, сдѣлавъ на караулъ и вложивъ шпагу въ ножны, скорымъ шагомъ направился черезъ плацъ къ Набокову.
— Что прикажете, ваше высокопревосходительство? — спросилъ Гартонгъ, подойдя къ нему.
— Позвольте, батюшка, позвольте, — отвѣчалъ Набоковъ, — на гауптвахтѣ что-то случилось: караульный офицеръ идетъ сюда.
Между тѣмъ караульный офицеръ подошелъ и сдѣлалъ подъ козырекъ.
— Что такое, батюшка, случилось? — спросилъ его Набоковъ.
— Ваше высокопревосходительство изволили меня звать? — отвѣчаетъ офицеръ.
— Когда, батюшка?
— Ваше высокопревосходительство изволили кричать: Николай Ивановичъ!
— А, а! такъ васъ зовутъ Николай Ивановичъ? Очень пріятно познакомиться. А меня зовутъ Иванъ Александровичъ, — прибавилъ Набоковъ, протягивая руку совсѣмъ растерявшемуся офицеру.
Въ 1787 году, императрица Екатерина II, возвращаясь въ Петербургъ изъ путешествія своего на югъ, проѣзжала черезъ Тулу. Въ это время, по случаю неурожая предыдущаго года, въ Тульской губерніи стояли чрезвычайно высокія цѣны на хлѣбъ и народъ сильно бѣдствовалъ. Опасаясь огорчить такою вѣстью государыню, тогдашній тульскій намѣстникъ, генералъ Кречетниковъ, рѣшился скрыть отъ нея грустное положеніе ввѣреннаго ему края и донесъ совершенно противное. По распоряженію Кречетникова, на всѣ луга, лежавшіе при дорогѣ, тю которой ѣхала императрица, были собраны со всей губерніи стада скота и табуны лошадей, а жителямъ окрестныхъ деревень велѣно встрѣчать государыню съ пѣснями, въ праздничныхъ одеждахъ, съ хлѣбомъ и солью. Видя всюду наружную чистоту, порядокъ и изобиліе, Екатерина осталась очень довольна и сказала Кречетникову: